Елена Данько - Деревянные актёры

Потом пришёл Мариано, грубый, злой, с красными глазами и опухшим лицом. Он рассказал, что сегодня утром сбиры побывали в балагане. Хорошо, что там был один Якопо. Они спрашивали его, правда ли, что вчера в балагане показывали куклу аббата Молинари и что кукольник Мариано скрывает у себя подкидыша – беглого слугу его преподобия. Якопо сказал, что он ничего не знает, притворился, что он глух и слеп. А со старика что возьмешь? Они ушли, но обещались прийти ещё раз, когда сам хозяин будет в балагане.

– Воля ваша, синьоры, я уезжаю из Венеции! Меня ждут в Падуе, чтобы переправить сначала в Тироль, а потом в Баварию. Лиза и Пьетро сейчас разбирают балаган, а ящики с куклами уже погружены в лодку. Если сбиры всё-таки поймают меня, я им прямо скажу, синьоры, что этих мальчишек привели ко мне вы, а я их прежде и в глаза не видел! И куклу аббата показывали они, а вовсе не я. Я ничего не знаю! Мне обещали выручку с десяти представлений – вот и всё. А где эта выручка? Приходится удирать, спасая шкуру!

Синьор Гоцци откинулся на спинку кресла и устало закрыл глаза. А дядя Джузеппе хлопнул ладонью по столу и сказал, пристально глядя на Мариано:

– Вы получите деньги за пятнадцать представлений, Мариано, но вы постараетесь не попасться сбирам. А если попадётесь, вы не скажете им ни слова ни про меня, ни про синьора Гоцци. Кроме того, вы увезете с собой обоих мальчишек.

Мариано дёрнул головой.

– Да на что мне ваши мальчишки? Пропади они совсем – я не пожалею!

– Джузеппе будет вырезывать вам кукол, а Паскуале управлять нитками. Стоит вам уехать отсюда – никто уж не спросит вас о них. Решайтесь. Иначе вы не получите деньги.

Глаза Мариано забегали, он мял в руках шапку. Наконец решился.

– Ладно. Будь по-вашему. Возьму с собой мальчишек! – Он мрачно посмотрел на нас и зажал в руке кошелёк, который ему протянул синьор Гоцци.

Синьор Гоцци не взглянул на нас, когда мы уходили. Он опять откинулся на спинку кресла и устало закрыл глаза. А ведь мы с Паскуале так любили его! Джузеппе кивнул нам головой на прощанье.

Старый Анджело остановил Мариано на пороге:

– Ты откуда отчалишь? От Рыбачьей пристани? Ага! – сказал он тихонько и запер за нами дверь.

Мы пошли по улице, еле поспевая за быстрым шагом Мариано. Он долго водил нас глухими переулками, где было мало народа, и подозрительно выглядывал из-за каждого угла, прежде чем перейти улицу. Наконец он привёл нас на какой-то двор, где лежали корабельные доски, и, оставив там, ушёл. Мы ждали долго, но вот он вернулся и вывел нас на берег, заваленный бочками, ящиками и тюками пеньки. У берега стояла рыбачья барка. Загорелый мужчина в рваной рубашке крепи парус. Мариано свистнул. Мужчина махнул ему рукой.

– Идите! – Кукольник боязливо оглянулся на берег, прежде чем шагнуть в воду. Оглянулись и мы. И тут мы увидели, что по берегу между ящиков и бочек к нам пробирается старый Анджело.

– Подождите! – крикнул он дребезжащим голосом. Старик совсем запыхался. В руке у него был узелок.

– Я принёс им лепёшек на дорогу! – громко сказал он Мариано. – И письмо от синьора Гоцци к синьору Рандольфо в Баварию. Если будете там, Мариано, отведите мальчишек к нему! Чего только не выдумает наш молодой господин!

Он сунул мне в руки узелок и шепнул: «Там, в тряпочке, два червонца!» – потом повернулся и заковылял прочь.

Мариано уже нетерпеливо звал нас на барку.

Мы вошли по колено в воду и, ухватившись за веревку, влезли на пахнущий смолой борт.

Мариано приказал нам усесться на дно барки так, чтобы наши головы не были видны над бортом, и не откликаться, если нас позовут с берега. Тито, хозяин судна, прикрыл старым парусом ящики с куклами и ушёл с Мариано.

Мы остались одни.

Был полдень. Всё спало на берегу и на соседних судах. Солнце нещадно припекало нам головы. Мы раздвинули два ящика, натянули между ними парусину как покрышку и забрались в тень. Узелок, принесенный Анджело, привлекал наше любопытство, и мы развязали его.

Тут был большой кусок хлеба, три сухие лепёшки и маленький зелёный кошелёк, в котором блестели две золотые монеты. Хлеб был от Анджело, червонцы – от синьора Гоцци. Они показались нам огромным богатством.

– Он добрый, – сказал Паскуале, – он всё-таки вспомнил о нас, и мы теперь настоящие богачи! Я знал, что всё будет хорошо!

Письмо синьора Гоцци, завернутое в серую бумагу, лежало между хлебом и лепёшками. На одной стороне его было мелко написано: «Господину Рандольфо Манцони, капельмейстеру придворного театра в Регенсбурге, в Баварии», а с другой – стояла большая сургучная печать. Нам очень захотелось узнать, что написал синьор Гоцци синьору Манцони. Я осторожно просунул лезвие ножа под печать, отлепил её от бумаги и развернул пакет. Мы прочли по складам мелкие строки письма. Вот что там было написано:

Высокородный господин, мой дорогой друг!

Прошло уже много лет с тех пор, как мы с вами расстались, но сердце мое всегда радовалось, когда до меня доходили слухи о вашей славе и почестях, которыми вас удостоили в Баварии. Я недаром ношу парик, какой носили в Венеции двадцать лет назад, – мои дружба и уважение также постоянны. Надеюсь, что и вы также не забыли наших бесед и моих дружеских советов, которым вы так охотно следовали в начале вашего жизненного пути. Я всегда считал своим долгом помогать, чем мог, молодым людям, чьи способности обещали, что в будущем они славно послужат итальянскому театру. Случалось, что мои заботы не пропадали даром. Но ныне времена изменились, удача, как видно, покинула меня. Мое вмешательство в судьбу двух мальчиков, которые передадут вам это письмо, не принесло им счастья. Им приходится покинуть Венецию и скитаться на чужбине, присоединившись к балагану грубого и невежественного кукольника. Между тем один из них – Джузеппе – проявляет незаурядные способности резчика, а другой – Паскуале – несомненно музыкален. Оба они одарены выдумкой, остроумием и природным чутьем театрального действия.

Извлеките их из жалкого состояния площадных гаеров и помогите им усовершенствоваться в искусствах. Я уверен, что ваше благородное сердце обрадуется случаю совершить это доброе и полезное дело.

Не могу описать, что мы почувствовали, прочитав это письмо! Если бы оно обещало нам королевскую корону и все сокровища Индии, мы, наверное, и на половину так не обрадовались бы! Подумать только – ещё утром мы были самыми жалкими, самыми ничтожными существами на свете, бездомными щенками, о которых не пожалела бы ни одна душа, если бы они подохли! И вдруг оказалось, что синьор Гоцци считает нас «способными молодыми людьми», посылает нас к знаменитому синьору Рандольфо для «усовершенствования в искусствах»! Мы просто боялись поверить своему счастью и всё-таки верили ему. Это было чудесно!