Елена Данько - Деревянные актёры

По правде сказать, мы поняли очень мало из того, что было написано в письме. Через много лет я узнал, что Рандольфо Манцони был всем обязан синьору Гоцци, который подобрал бедного юношу на набережной и помог ему стать музыкантом. Через много лет я понял, сколько неприятностей принесла старому поэту несчастная сценка между аббатом и его кухаркой, вставленная нами в «Три апельсина». Только тогда я оценил великодушие и скромность нашего удивительного друга!

Но в тот день, на барке, мы осознали только одно: мы богаты, синьор Рандольфо ждёт нас; добраться бы нам до Регенсбурга, а там наступит для нас золотое времечко!

А вдруг сбиры схватили Мариано? Почему он так долго не возвращается? Вдруг они придут за нами на барку и отведут меня к тётке Теренции, а Паскуале – на кухню к аббату Молинари? Нет, не может быть. Мы отплывём сегодня из Венеции, и всё будет хорошо!

Наконец Мариано и Тито вернулись, нагруженные имуществом балагана. За ними явились Лиза, Пьетро и жена Мариано с узлами на плечах. Потом пришёл Тони, подручный Тито. На барке началась суета. Мариано рассовывал тюки и ящики по местам и торопил Тито и Тони с отплытием. Наконец мы подняли якорь, поставили парус и тронулись в путь.

Солнце сверкало на голубой глади лагуны. Вдали белели убегавшие паруса. Они, казалось, указывали нам путь. Днище барки крепко пахло смолой, а старая парусина – солью. До сих пор меня каждый раз охватывает чувство радости и свободы, когда я слышу этот морской запах.

Грубые окрики Мариано, злые насмешки Пьетро, толчки, которыми нас иной раз награждал Тито, если мы попадались ему под руку, – нам всё было нипочем. Ведь у нас в мешке с куклами, между аббатом, Барбарой и Пульчинеллой, было спрятано бережно завернутое в тряпку письмо к синьору Рандольфо Манцони! Оно сулило нам горы счастья.

Наступали сумерки. Ветер свежел. Наша барка плыла всё быстрее, оставляя за собой пенистую бурливую борозду.

– Вот и мы с тобой пустились в путь, как Тарталья с Труффальдином! – весело шепнул Паскуале.

– И мы добудем волшебные апельсины, вот посмотришь! – подхватил я.

В голубом тумане за кормой исчезали огоньки Венеции.

Когда на следующее утро Паскуале разбудил меня, наша барка уже медленно плыла против течения Бренты. На берегах по обе стороны реки зеленели виноградники, кое-где белели небольшие сельские домики. Кругом было тихо. Стрекоза с голубым тельцем присела на борт барки, трепеща золотистыми крылышками.

Жена Мариано дала нам по луковице и по куску хлеба. Мы запили еду, черпая ладонями прямо из реки. Мариано спал на корме, положив потную курчавую голову на свои узлы, и громко храпел. Я вспомнил, что у меня в мешке есть небольшой кусок дерева, вынул его и стал вырезывать головку. Мне хотелось сделать Нинетту, такую же красивую и большеглазую, с ротиком сердечком, какую сделал дядя Джузеппе для «Трех апельсинов». Паскуале сидел рядом и тихонько напевал песенку голубки.

Нас никто не трогал и даже не заговаривал с нами.

Мы не заметили, как прошёл день.

Вечером мы пристали к берегу близ какой-то деревушки. Тито не хотел вести барку дальше: ему было пора возвращаться назад в Венецию. В этой деревушке жила его сестра с мужем. Он сказал, что у них можно переночевать, и мы перетащили всё имущество Мариано в их домик.

Хозяйка накрыла для ужина шершавый, колченогий стол под деревом во дворе. Принесла сушёную рыбу и большие глиняные кувшины с вином. К ужину собрались соседи, знакомцы Тито, и у них началось веселье.

От дневной усталости у нас слипались глаза. Мариано отправил меня и Паскуале спать на сеновал. Мы с наслаждением улеглись в сухое, душистое сено. Снизу ещё долго доносились хохот, песни и перебранка весёлых собутыльников.

Под утро я услышал сквозь сон стук копыт, понуканье возницы и скрип колес – услышал, повернулся на другой бок и заснул ещё крепче. Солнце уже стояло высоко в небе, когда мы, наконец, проснулись и, ощутив голод, слезли с сеновала.

В доме было тихо. «Верно, Мариано ещё спит», – подумал я. На дворе никого не было, кроме хозяйки, сестры Тито; она кормила козу травой из своего передника. Увидев нас, она крикнула, что под деревом на столе поставлено для нас молоко и хлеб. Мы подошли к столу.

– Поешьте и отправляйтесь в дорогу! А то до ночи не поспеете в Падую! – сказала она. – Мариано вас ждать не будет.

Я чуть не поперхнулся молоком – где же Мариано? Хозяйка сказала, что Мариано неожиданно подвернулись попутчики с ослом и с тележкой, – он и поехал со всеми своими в Падую.

– А для вас всё равно в тележке места не было, – прибавила она. – Вот он и оставил вас спать. Сказал, чтобы вы потом шли в Падую и спросили бы его в траттории «Белый олень».

Мы не больно грустили, что для нас не нашлось места в тележке Мариано. Путешествовать пешком нам казалось куда веселее. Мы поблагодарили хозяйку и бодро зашагали по дороге, мимо виноградников, оливковых рощ и заросших плющом каменных изгородей.

– Смотри, Пеппо, какой домик! И тыквы лежат на крыше. А вот идут волы. Какие у них большие рога! А вон какая речонка! – Паскуале вертел своей птичьей головой на тонкой шейке и не уставал удивляться всему, что видел. Я тоже таращил глаза.

Куда ни взглянешь – кругом поля и виноградники широко раскинулись по холмам, а воды почти не видать. Только разве речонка какая-нибудь встретится или ручеек, а каналов и лагун, как у нас в Венеции, нет и в помине. Всюду – земля.

Нас обгоняли почтовые кареты, вздымая дорожную пыль. Молодцеватые почтальоны трубили в почтовый рожок. Из белых домиков, заросших диким виноградом, выглядывали смуглые хозяйки. Медленные волы везли на телегах большие чаны для выжимания винограда.

Крестьянки несли на головах плоские корзины, полные головок чеснока и лука.

Но вот вдалеке показались круглые башни Падуи. За ними синели горы. Мы шли теперь мимо пышных садов, окружавших мраморные виллы. Сады кончились, и мы вступили в кривые переулки городского предместья.

Парень, ехавший на осле с большой корзиной овощей, указал нам дорогу к «Белому оленю». Мы пошли узким переулком мимо подслеповатых, кривых домов. На веревках, протянутых от стены к стене, сушилось пёстрое тряпье. В конце переулка над ветхим крыльцом покачивалась деревянная голова оленя с облупленными рогами.

– Это траттория «Белый олень»? – спросил я старуху, торговавшую лепёшками у крыльца.

Она закивала головой и улыбнулась, показав единственный зуб. Я смело взялся за щеколду. Дверь распахнулась так стремительно, что чуть не разбила мне лоб. На пороге стоял краснолицый мужчина в засаленной рубашке с засученными рукавами.

– Кто вы такие? Что вам тут нужно? – грубо спросил он и, подбоченившись, загородил вход.