Елена Данько - Деревянные актёры

Ах, эти горы! Я невзлюбил их с того дня, когда впервые они встали перед нами, как огромные, притихшие звери, своими крутыми спинами подпирая небо.

Мне вспоминается одна ночь в тирольской деревушке, на постоялом дворе. Два месяца прошло с тех пор, как Тито высадил нас на берег. За окном синеют снега. Измученный Паскуале спит на лавке в углу. При свете лучины я вытряхиваю последний червонец из кошелька Гоцци и думаю, думаю… Думаю о том, что до Баварии ужасно далеко, что каждый день надо есть что-нибудь и кому-то платить за ночлег. Я вываливаю из мешка наше скудное имущество – серый пакет с письмом Гоцци и четыре куклы. Они смотрят на меня своими неподвижными глазами. Я отворачиваюсь от Барбары, бросаю обратно в мешок аббата, у Нинетты ещё нет ножек: я их не успел приделать. Пульчинелла! Глядя на уродливое и прекрасное лицо Пульчинеллы, я вспоминаю нагретую солнцем площадь Сан-Марко и запах гниловатой воды от каналов… Но мне некогда вспоминать, надо во что бы то ни стало придумать, как не умереть с голоду в этой суровой стране, где люди носят подбитые гвоздями сапоги и никогда не улыбаются.

Я усаживаю Пульчинеллу к огню. Уж он-то всегда улыбается мне вздёрнутыми кверху уголками губ. И считаю перед ним по пальцам, сколько останется нам на житье, если мы купим дерево для рамок и кусок полосатой материи, которую здесь ткут крестьянки. Глаза у меня слипаются, и наконец я засыпаю, уронив голову на мешок у деревянных ножек Пульчинеллы.

Хозяйка постоялого двора немного понимала по-итальянски. Она показала нам, где живёт резчик. Рано утром мы постучали в его дверь. Сколько чудесных вещей было в его хижине, примостившейся над самым обрывом! Ложки, солонки, тарелки, миски, шкатулки, сундучки – всё это было покрыто тонкой, красивой резьбой – работой искусного ножа.

Резчик тупо смотрел на нас своими водянистыми глазами и не выпускал изо рта трубки с вырезанной на ней головкой оленя. Он не понимал, что нам нужно. Тогда я вынул из мешка Пульчинеллу и пустил его ходить, а Паскуале повёл аббата. Деревянное лицо резчика оживилось и просияло улыбкой. Он шлепнул себя по полосатым чулкам и захохотал так громко, что горшки на полках зазвенели. Он приседал на корточки, тыкал пальцами в наших кукол и, хихикая, кивал головой. Его краснощёкая жена заливалась смехом, стоя у притолоки, но когда я подвёл к ней Пульчинеллу и он протянул ей ручку, она отскочила.

– Дерево, дерево для резьбы! – молил я, показывая резчику кусочек дерева, оставшийся у меня от Нинетты. Он вдруг ударил себя по лбу, выскочил в сени и принёс корзину, полную брусков, чурбашек и досок, заготовленных для резьбы. Он позволил нам выбрать всё, что нам было нужно, и, когда я положил ему на стол деньги, его широкая ладонь сгребла монету и сунула мне её обратно в карман. Мы ушли нагруженные добычей, а он, стоя на крыльце, смотрел нам вслед и вдруг принимался хохотать, схватившись за бока.

Аббат и Пульчинелла торчали у меня под мышкой, а в мешке я нёс чурбашки и бруски.

Нам было весело. Паскуале затянул песенку, а я подхватил. Высокий человек в долгополом кафтане пристально взглянул на наших кукол, проходя мимо. Не знаю почему, мне стало не по себе. Я замолчал и оглянулся вслед. Ветер развевал полы его чёрного платья. «Это священник», – подумал я.

– Ну же, подтягивай, Пеппо! – сказал Паскуале, и мы снова запели.

– Пеппо, взгляни, вот он лает. А вот машет хвостом. А вот как он схватит старушку за нос!

Паскуале, надев на руку чёрного пуделя, которого он сделал из кусочка козьей куртки, заставлял его щёлкать пастью и вертеть хвостом, к шумной радости ребятишек, сидевших на полу, усыпанном стружками.

Мы работали в маленьком чулане за кухней. Наша хозяйка, кажется, гордилась нами. Ещё бы, вся деревня перебывала на постоялом дворе, чтобы посмотреть, как мы делаем кукол. Рослые мужчины в шапочках с пером хлопали нас по плечам железными ладонями и одобрительно кивали головой, попыхивая резными трубками. Девушки в пёстрых передниках, хихикая, заглядывали к нам с порога. От ребятишек просто отбою не было. Мы без труда растолковали им, что нам нужно, и они притащили нам кусочки лент, позументов, шерсти и даже полоску грубоватых кружев, утащенную, наверное, из сундука матери. Они встречали радостным воплем каждую новую головку. Я сделал маленького Пульчинеллу, сбира и Арлекина в чёрной масочке, а Паскуале – пуделя и красноносую старушку.

Через неделю у нас были готовы ширмы – легкие рамки, обтянутые полосатой домотканой материей.

Из-за этих ширм мы будем показывать наших кукол, надев их на руки.

– А знаешь, Пеппо, если в одном полотнище сделать четырёхугольный прорез и поставить за ним табуретку, то мы могли бы показать и Нинетту и аббата, выпустив их на табуретку, как на сцену, – сказал Паскуале.

Так мы и сделали.

В воскресенье, после обедни, большая кухня постоялого двора была набита народом. Мужчины, громыхая сапогами, толпились у порога.

Тётушки, шурша крахмальными косынками, чинно рассаживались вдоль стен и расправляли свои пёстрые передники. Ребята уселись на полу, впереди всех.

Мы поставили наши ширмы в угол и спрятались за ними. Добродушный парень, деревенский скрипач, запиликал на скрипке. Я выставил маленького Пульчинеллу над ширмами и заверещал. Мне ответили радостные крики ребят. Паскуале поднял руку с красноносой старушкой – и представление началось.

Никто, кроме хозяйки, не понимал по-итальянски, но разве трудно понять без слов нехитрые приключения Пульчинеллы? Кто не знает, как Пульчинелла ссорится со своей женушкой, дерётся на дубинках с Арлекином, потом чёрный пудель хватает Пульчинеллу за нос и рычит и треплет его над ширмами; наконец приходит сбир и ведёт Пульчинеллу к маленькой виселице, но плут ловко накидывает петлю на шею сбира, опять хохочет, визжит и раскланивается так, что его белый колпачок мотается во все стороны над горбатым носом. Ребята смеялись и вопили от восторга. Взрослые молчали, «А вдруг им не понравились наши марионетки?» – подумал я и выглянул в щёлку. Лица у взрослых были довольные, улыбающиеся.

Мы подняли четырехугольный лоскут, закрывавший вырез в полосатой материи, и Паскуале вывел на табуретку моего большого Пульчинеллу. Накануне я вырезал два деревянных шарика, пропустил сквозь них по нитке и привязал каждую нитку одним концом к руке куклы, а другим – к маленькой палочке. Паскуале вёл Пульчинеллу левой рукой, а правой двигал этой палочкой. Шарики взлетали вверх, и казалось, что Пульчинелла перебрасывает их с руки на руку. «Гоп!» – кричали ребята хором, когда шарики взлетали кверху. «Гоп-гоп-гоп!» – когда они быстро мелькали над головой куклы.