Валентин Пикуль - Океанский патруль. Книга 1

Еще раз оглядев на прощание разгромленное в яростной схватке жилище, Никонов долгим взглядом посмотрел в лицо мертвому врагу, словно стараясь запомнить его навеки, и, тяжело ступая по скрипучим половицам, вышел.

Ветер, перемешанный с колючим снегом, сразу бросился на него, и скоро фигура человека пропала в метельных вихрях.

Теперь у него было оружие, и он уже не был одинок в безбрежных тундрах Лапландии!

Вечером раздались сразу две дудки. Одна — стыдливая: «Начать осмотр на вшивость». Другая — почти праздничная: «Команде получить сахарный паек». Осмотр на вшивость — военная необходимость. Вошь на корабль мог забросить только враг. Как известно, вшей на флоте не бывает. Но таков уж закон: раз в неделю выверни наружу свою тельняшку, посмотри — не завелось ли чего? Есть особый журнал на корабле — «Журнал ЧП», в который заносятся все чрезвычайные происшествия: отравления пищей, драка, эпидемия, самоубийство, пожар и — вошь. Если обнаружена хоть одна вошь, об этом событии докладывают непосредственно в штаб флота, и на корабль уже начинают смотреть, как на зачумленный. Такова сила многовековой традиции русского флота — самого чистоплотного флота в мире!

Совсем другое дело — получать сахар. Это занятие веселое. Некурящие вместо табаку имеют право еще и на плитку шоколада. А сахарный песок ссыпают прямо в бескозырки — так его легче всего донести до кубрика. Матросы постарше уже успели сшить мешочки и осуждают беспечную молодежь. А тут еще с рейда по семафору передали приказ, чтобы «Аскольд» перетянулся вдоль причала поближе к берегу, — требовалось освободить место для стоянки одного танкера. Сыграли аврал, надо бежать на палубу, а у тебя в бескозырке сахар. Второпях матросы ссыпали песок кучками на рундуках и сразу попали под «фитиль» Пеклеванного, который с часами в руках наблюдал за авральной командой.

— Разлакомились! — ругался он. — Что вам дороже — сахар или сигнал к авралу? Пулей надо бежать… пулей!

Рябинин тоже вышел на полубак. Перетягиваться решили с помощью лебедки. Один шлаг троса лег на барабан неровно, командир решил его поправить, но палец случайно попал под трос, и его ободрало так, что даже сорвало мясо вместе с ногтем, палубу забрызгало кровью.

— Сам виноват, старый дурак, — сказал Рябинин и велел Китежевой прийти к нему в каюту с бинтом. — А я уже ранен, — пошутил он, протягивая девушке окровавленную руку. — И, кажется, весьма тяжело… Лечите!

Пока она бинтовала ему палец, он здоровой рукой нащупал что-то в кармане и протянул девушке конфету.

— Кладите на зубок, — сказал он. — Это вам вместо гонорара. Вы все-таки женщина и лучше меня разбираетесь в сладостях.

Они разговорились. Варенька за эти дни уже успела полюбить этого большого доброго человека и даже не обижалась, когда он ругал ее за мелкие женские прегрешения — опоздания, излишнюю суетливость и прочее.

— Кстати, о сладком, — напомнила ему девушка. — Только для вас. Почти на ушко… Можно?

— Можно. Распечатывайтесь.

— Наши матросы, кажется, что-то задумали. Сегодня они получили сахарный паек…

— Ну!

— И каждый отделил от своего пайка граммов по двести в общий мешок…

— Ну!

— И мешок этот куда-то спрятал мой санитар Мордвинов…

— Ну!

— Вот вам и «ну». Может, они решили отвальную справить. Сахар загонят, а вместо него водки купят… Мордвинов у меня вчера еще громадную бутыль выпросил.

В дверь осторожно постучали. Вошел Мордвинов:

— Товарищ командир, разрешите на берег уволиться?

Прохор Николаевич, ни слова не говоря, выписал матросу увольнительный билет. Потом как бы нечаянно спросил:

— Не тяжело тебе будет одному?

— То есть… как это? — сразу покраснел Мордвинов, тараща на Рябинина глаза.

— Мешок-то, говорю, не тяжело тебе одному тащить? Да и бутылку разбить можешь. А в бутылке-то, брат, я знаю, что ты потащишь…

Мордвинов понял: здесь уже все знают — таить нечего.

— Товарищ командир, — сказал он, — это все не так, как вы думаете. Сахар мы собрали — это верно. А бутыль мне под рыбий жир понадобилась. У меня еще литров пять его с прошлого рейса осталось. И все это мы решили жене Кости Никонова оттащить. Бабе-то ведь помочь надобно!

Он посмотрел в упор на Китежеву:

— И совсем зря вы так обо мне подумали. Я выпить и сам не дурак, до войны все «американки» в Мурманске спиною обтер. А сейчас я, коли время такое строгое, ни в одном глазу, ни мур-мур!

— Иди, иди, парень, — сказал ему Рябинин. — Я тебе и так верю…

Об этом на корабле мало кто знал, кроме матросов. И вот отбили полуночные склянки. Из числа отпущенных на берег не явился к сроку на борт корабля только один.

— Кто? — спросил Пеклеванный.

— Мордвинов, — неловко козырнул в ответ боцман Мацута.

Лейтенант прошел к себе в каюту, рассказал об этом замполиту, и Самаров в ответ махнул рукой:

— Вот шпана!.. Какой уж это раз с ним. До войны, бывало, даже последний пиджак с себя пропьет. Однажды я сам его, паршивца, за шкирку из ресторана выволок!..

— Может, у него в городе родные? — полюбопытствовал Артем.

— Да нет. Он из беспризорных. Его Прохор Николаевич перед войной из детдома взял… Ничего, вернется!

— На гауптвахту! — коротко заключил Пеклеванный. — Я не посмотрю, что он у меня лучший дальномерщик. Пусть только дыхнет водкой, как завтра же ему башку острижем, и пусть посидит под арестом.

— А вдруг — в море? — спросил Самаров.

— На время похода освободим… И впредь я буду наказывать за пьянство строго. Здесь не пивная, а патрульный корабль. Мы, слава богу, плаваем под военным флагом!

Олег Владимирович вдруг тихонько рассмеялся в ладошку.

— И ничего смешного, — внезапно обозлился Пеклеванный. — Я удивляюсь, как можете вы смеяться, если один из вашей паствы бродит где-то по улицам пьяным, когда ему давно пора быть на корабле… Машинка у нас есть?

— Есть.

— Кто из команды умеет стричь?

— Кажется, боцман Мацута.

— Вот и отлично. Завтра же острижем его, и пусть-ка суток пятнадцать поваляется на голых нарах, если не желает спать на своей корабельной койке…

Был уже первый час ночи, когда Самаров ни с того, ни с сего вдруг решил затеять стирку грязных носков.

— Все равно, — сказал он, — когда-нибудь да надо… А стираю я их, подлых, большей частью в плохом настроении!

— И помогает?

— А как же! Вот так пар десять промусолишь под краном, и мысли сразу приобретают плавное диалектическое течение. Чувствуешь, что в жизни самое главное — порядок!

Пеклеванный скинул с себя китель, повесил его на распялку. Шелковая сорочка плотно облегала его широкую загорелую грудь. Он стянул ботинки, подвигал пальцами ног.