Дмитрий Нагишкин - Сердце Бонивура

Глядя на цепочку машин, выезжавших на Светланскую, русский рабочий сплюнул и сказал сердито:

— Снюхались, гады! Ворон ворону глаз не выклюет!

Женщина в демисезонном тихо добавила:

— Смотри-ка, ведут себя будто дома!

Глухой, нарастающий гул донесся до порта с улицы. Густой поток людей тек от мастерских военного порта по Светланской к вокзалу. Красные транспаранты с надписями и плакаты колыхались над головами.

— Демонстрация-то уже началась, — сказал рабочий. — А ну, товарищи, дайте пройти! Может, догоню своих… На митинг бы не опоздать.

Но не один он устремился на Светланскую. Набережная стала пустеть.

Вслед за взрослыми кинулись вверх по переулку и Виталий со своими товарищами.

Со времен 1905 года город не видел такой многолюдной демонстрации. Люди шли и шли, а конца колонны не было видно. Поднялся весь рабочий Владивосток. Те, кто были в порту, окликали своих и втискивались в ряды идущих, чтобы занять свое место… И Китайская была полным-полна — это пришли первореченцы.

Виталий услышал голос:

— Витюнька! Иди сюда!

Мимо проходили телеграфисты, почтовики. Вот в третьем ряду среди незнакомых лиц мелькнул пуховый платок его сестры. Тотчас же крайний в ряду мужчина сделал Виталию знак рукой: давай, мол, сюда!

Виталий перебежал с тротуара на мостовую, Ромка Плетнев растерянно крикнул ему:

— Куда же ты?

Виталий махнул рукой:

— А я с Лидой!

Кто-то обнял его. Справа оказалась Лида, слева — незнакомый товарищ. Он-то и обнял Виталия, и Виталий зашагал вместе со всеми, еще не зная куда.

— В ногу, в ногу! — сказали ему слева. — Уж если с народом идти, так обязательно в ногу.

Лида рассмеялась:

— Пусть привыкает!

Виталий немного осмотрелся и спросил Лиду, что это за демонстрация.

— А ты в порту был? — спросила Лида.

— Был, — ответил Виталий.

— Японский крейсер тебе понравился?

— Не совсем! — сказал Виталий. — Лида, а зачем он пришел сюда?

— Вот и нам он не понравился! — без улыбки ответила Лида. — И мы хотим спросить, зачем он пришел сюда.

Над самой головой Виталия колыхался огромный транспарант:

«Да здравствует Советская Россия от Балтики до Тихого океана!»

Октябрьская революция положила конец капитализму в России.

Через два месяца после победы Октября в Петрограде и Москве власть Советов утвердилась и на Дальнем Востоке.

Но молодой республике угрожала беда.

Бывшие союзники России в войне с Германией — империалисты Антанты — с беспокойством взирали на события, развивавшиеся в России.

Война на Западе еще продолжалась. Но народы уже устали от кровопролитной бойни. Империалисты опасались, что заключение Брестского мира может облегчить положение Германии, затруднив продвижение войск Антанты и усилив стремление к миру на всех фронтах. Укрепление советской власти в России могло послужить заразительным примером для рабочих и солдат Запада: охваченные глубоким недовольством в связи с затянувшейся войной, они могли повернуть штыки против своих господ и угнетателей. Империалисты испытывали величайшую тревогу.

Вошедший 12 января 1918 года в порт Владивосток японский крейсер «Ивами» показал молодой Советской республике, что буржуазия за границей враждебно следит за развивающимися в России событиями и исподволь к чему-то готовится…

Дни шли за днями, то похожие, то не похожие друг на друга.

Интерес приморцев к «Ивами», казалось, остыл: только мальчишки по-прежнему бегали в порт смотреть на чужой крейсер.

На «Ивами» же шла своя жизнь. Каждый час отбивали склянки. Утром проводили церемонию поднятия флага, и резкие звуки японского горна пугали галок, сидевших на коньках портовых пакгаузов. Вечером флаг опускался, происходила поверка, — ровной полоской выстраивались матросы на палубе, и по рядам их прокатывался суховатый и резкий счет:

— Ици!

— Ни!

— Сан!

— Си!

— Го!

Кроме матросов, на крейсере были и пехотинцы, то и дело появлявшиеся на палубе.

Вскоре рядом с крейсером стало транспортное судно. Стрелы его лебедок лежали недвижно в гнездах, хотя вся палуба судна была заполнена грузом, плотно обтянутым брезентом. На транспорте развевался военный флаг. В солнечные дни открывались люки его трюмов. Можно было различить, что внизу, в трюмах, копошатся солдаты. И крейсер и транспортное судно были набиты японскими солдатами.

Однажды на траверзе мыса Поворотного, минуя сигналы заградителей, показался еще один военный корабль с приданными посыльными судами. Это был английский крейсер «Суффольк». Англичане не захотели стоять на рейде. По международному коду они вызвали капитана порта и потребовали освободить для них два причала. Пришвартовались они двумя концами, устраиваясь надолго. К бокам «Суффолька» прижались, точно щенята к суке, посыльные суда. Заполоскались по ветру красно-бело-синие флаги, пересеченные двумя крестами: косым — андреевским и прямым — георгиевским.

Рядом с английским крейсером стал американский — «Нью-Орлеан». Зарябили в глазах звезды и полосы американского флага. Американские матросы быстро освоились с незнакомым портом: то в одном, то в другом ресторане они заводили драки и хулиганили на улицах. Их мог арестовать только свой патруль. И американские патрули стали расхаживать по улицам Владивостока, удивляя людей длинноствольными кольтами, болтавшимися у колена. Что бы ни натворили американцы, все покрывал их флаг.

Увидели приморцы и других иностранных моряков. Красно-бело-зеленый флаг с гербом Савойской династии затрепыхался на крейсере «Витторе Эммануил». Певучая речь итальянцев зазвучала рядом с картавой скороговоркой французов с крейсера «Жанна д'Арк» под сине-бело-красным флагом… Притащился румынский миноносец, за ним — греческий.

Не случайность свела все эти корабли под разными флагами в советский порт на Тихом океане. Разноплеменные матросы и солдаты, появившиеся во Владивостоке, были явным свидетельством заговора капиталистов против Советов.

Стальные утюги тяжело легли на сумрачную гладь Золотого Рога. Они не двигались. Но тяжесть их, казалось, ложилась и на порт, и на заводы, и на фабрики, и на депо Приморья. Казалось, что тени от их мачт и броневых башен, постепенно удлиняясь, покрывают весь Дальний Восток, простираясь и на Сибирь.

…В хлебных лавках появились очереди. Люди роптали, стоя в очередях, и названия кораблей произносили здесь с ненавистью и проклятиями.

Однажды сестра Виталия Лида вернулась домой без хлеба.

— Взбесились все булочники, — сказала она устало: — вчера хлеб стоил двадцать пять копеек фунт, а сегодня — уже пятьдесят. А у меня, как на грех, получка задержалась…