Николай Задорнов - Хэда

– Оаке! – раздались голоса.

– Оаке-сан, Кикути-сан... благодарим вас...

Пещуров передал приготовленный подарок – циркуль и набор карандашей.

– А ваше имя?

– Ватанабэ...

– Спасибо, Ватанабэ-сан...

«Дойдет ли до меня очередь? Упомянут ли меня? Наверно, нет. За мои песенки я не буду вызван. Это все же критика!» – думал Хэйбей.

Путятин всем давал подарки и всех называл «сан», но Хэйбея он так не назовет, хотя ведь знает, что я тоже назначен артельным старостой и что если оправдаю доверие правительства, то получу фамилию. Да, вот и мы – простые люди – делим славу и стараемся взять себе фамилии получше. Хэйбей решил, что если его утвердят в звании, то возьмет фамилию Цуди. Путятин, кажется, не всем дает подарки. Вот он смотрит прямо в лицо Хэйбея и улыбается, как знакомому. Хэйбей просиял. Но так больно, так обидно, если не удастся утвердиться в звании. Ведь звание-то небольшое, самое низшее – пеший воин! А могут не произвести, хотя он работает не хуже других!

– Как ваше имя? – спросил Путятин.

– Мое? – как бы обиделся Хэйбей.

– Твое имя? Встань! – заговорили плотники.

– Мое?

Путятин что-то сказал. Хэйбей не стал ждать перевода. Он гордо встал и громко, как матрос, отчеканил:

– Хэйбей-сан!

Раздался громкий хохот, начался визг, кто-то заикал. «Гиляку Афоньке» стало дурно.

– Ну, брат, сам себя произвел!

– Возвел в «сан»! – смеялись матросы, сообразившие, в чем тут собака зарыта.

– Хэй-бей-сан... Хэй-бей-сан! – повторяли японцы, давясь от смеха. – Сам себя назвал «сан»! Так еще никто и никогда не отвечал. Ну, певец, сочинитель! Ну, артист! Вот уж фокусник...

Японцы пытались объяснить, но матросы и так поняли.

– Цуди-сан! – вдруг добавил Хэйбей, сообразив мгновенно, что отступать нельзя.

Опять раздался взрыв хохота.

– Иди-ка, брат, сюда...

Адмирал обнял японца. Подали балалайку. Путятин взял ее, вложил в руки Хэйбею.

– Я буду беречь этот ваш подарок, адмирал, – кланяясь, сказал Хэйбей, но не выдержал и ухмыльнулся, и снова по стапелю взрывами и волнами заходил хохот.

Отец Таракити заикал, роняя голову на стол.

– Ты чё? – спросил его Маточкин.

– Старика помирает, – ответил пьяный Ичиро по-русски, – работа нету...

– А вам, Ябадоо-сан, вот... Мой портрет... – На полотне изображен Путятин в сюртуке, веселый, закручивает ус, смотрит фертом. – На обороте я написал на память.

– Господа, Михайлов-то каков! – заметил юнкер Лазарев. – Отличный портретист!

– Да это, Евфимий Васильевич, более карикатура... – сказал Зеленой.

– Нет, нет, это прекрасный портрет.

Хэйбей подошел к Ябадоо, вперил глаза в подарок, полученный старым самураем.

Ота-сан тоже получил хороший подарок – пластинку-дагерротип работы Можайского, где Путятин снялся вместе со всей семьей Ота, – то, что ему хотелось.

Но этот подарок мало интересовал Хэйбея. Это наука, а не искусство, это волшебство на основании законов природы, выделка «прибора, изображавшего натуру», то есть по-японски – «сясинки». Такие ценности нравятся фабриканту Ота, который спаивает народ сакэ и обманывает. Это не работа художника, не живопись. Вот подарку, полученному Ябадоо, действительно можно позавидовать. Как бы подъехать, подольститься! Ведь я не высмеивал Ябадоо никогда, в стихах не критиковал. Может быть, он не сердит на меня. Ведь это он дал согласие произвести меня в артельные старосты! Очень трудно художнику и поэту. Правительства России и Японии наградили балалайкой и полагают, что достаточно... Но как быть?

– А от нас с тобой подарок, Алеша, это чертежи шхуны, – наклоняясь к товарищу, сказал Колокольцов.

Вот и все! Чертежи нам уже больше не нужны. Столько труда, любви, забот! Теперь, казалось бы, все это куча ненужной бумаги, пусть берут себе. Но на самом деле для них это дар.

– Ты видел свою американку в Симода?

– Да...

– Как ты с ней?

– Все так же. Дружески встретились и простились. Рассказывала про первую встречу с будущим мужем.

– Счастливец, Алеша. Как ты умеешь владеть собой, держаться с женщинами благородно...

– Позвольте, – заговорил адмирал, – а что там за надписи на чертежах были?

– Я не знаю, – ответил Александр.

– Ах, это, наверно, словарь японский, – молвил Алексей.

– Позвольте-ка... – Путятин грозно нахмурил брови.

– Мы будем эти чертежи хранить вечно, – заговорил Уэкава. – Это очень дорого нам.

– И где чертежи? Уже сдали их?

– Да. У нас. Спасибо. Вечно...

– А как же там были надписи... Господа, да вы что?

– Словарь... французский, – выручая офицеров, сказал Уэкава. – Кажется, может быть, уже уничтожен.

– Юнкера плохи в грамоте! – посетовал Путятин. – Хотя бы словарь был как словарь. Составленный на нашем чертеже, мог бы быть историческим документом о ранних связях России и Японии...

Утром в помещении канцелярии бакуфу Уэкава объявил остальным артельным старостам, что они утверждены в дворянском звании. Все прошли испытательный срок. Теперь фамилии закрепляются. Также присвоена Хэйбею фамилия Цуди. По просьбе посла и адмирала. С согласия представительства бакуфу!

В Хосенди явился Накамура, как было условлено.

– Теперь все самое трудное, будем надеяться, уже позади. Вы довольны, Накамура-сама? Ваши рабочие хороши, их надо учить, посылать в Европу, и будут в Японии прекрасные инженеры, – говорил Путятин.

– Вчера был исторический день! Японское правительство глубоко благодарит вас. Теперь наши мастера смогут спустить на воду заложенные нами две шхуны. – Но Накамура сумрачен. – Вы знаете... Путятин-кун... очень печальное и тяжелое известие... Трудно пережить.

– Что такое?

– Эгава-сан... скончался.

– Что вы говорите? Боже мой! Он не дожил до этого дня... А сколько тут его труда и забот... Что же такое? Почему? Какая же причина?

– Это-о... Еще неизвестно точно... Сердце не выдержало.

Накамура объяснил, что главным ответственным за постройку корабля на верфи в Урага, вблизи столицы, был не Эгава, а губернатор. Верфи и город Урага не входят в округ дайкана Эгава. Но Тародзаэмон строил судно как ученый.

Долго говорили про Эгава, о его достоинствах и заслугах, о том, как он помогал во всем и старался, заботился о русских с первого дня их высадки на берег после гибели «Дианы».

...Накамура сказал, что сегодня с утра все плотники, назначенные на работы по отделке шхуны «Хэда» и в помощь матросам для установки рангоута, отправились на корабль.

– Теперь они стараются еще больше, и скоро можно будет поздравить вас, адмирал, с полным окончанием работ.

Накамура сказал, что срочные дела требуют его возвращения в Симода.

Путятин просил выразить глубокое соболезнование от его имени. От имени России, он как посол это говорит.