Николай Задорнов - Хэда

– Нам, юнкер, не до красоты... Александр Александрович, ставьте шесть весел. Не до жиру, быть бы живу!

Через неделю адмирал осматривал каюты, жилую палубу, камбуз, пороховые камеры. Все отполировано, мебель изготовлена по рисункам Можайского.

В жилой палубе несколько матросов, уже назначенных на «Хэду», подвешивают свои постели на крюки.

– Все как прежде! – говорит Сизов.

Поставлены мачты. Протянулся под форштевнем и дальше выдался под водой бушприт и его продолжение – утлегарь. Стоймя – гюйс-шток. Установлены реи, стеньги, множество деревьев, тонких на вид, гибких, они, как линии чертежа, секут в разных направлениях голубой лист неба.

Привязаны паруса. На носовом штоке поднят гюйс. На кормовом флагштоке поднят андреевский флаг, а на грот-мачте, при ветре с Фудзи, полощется и завивается длинный вымпел с косичками.

Когда адмирал окончательно взойдет на судно, чтобы идти в поход, адмиральский флаг взбежит на грот-мачту, а вымпел, дождавшись его, сойдет, спустится, как сменившийся верный часовой.

В кают-компании храма Хосенди, в лагере и па корабле позавчера зачитан приказ адмирала: командиром шхуны «Хэда» назначен лейтенант Александр Колокольцов.

На палубе «Хэды», сделанной в Хэда, новенькими пеньковыми тросами принайтовлены шесть пушек, их жерла глядят в порты. Прорублены фальшборты, и готовы шесть весел. Среди снастей, паутиной захвативших все пространство над кораблем до вершин мачт, отливают зеркальной белизной веревки, витые японцами из шелка.

Два якоря с «Дианы», добытые со дна моря, опять на службе. Правый отдан, а левый выглядывает над бортом из клюза, как из ноздри.

– Отдать второй якорь! – командует боцман.

Загремела и закружилась цепь, и якорь рухнул в воду.

– Трави...

Потом матросы дружно налегали грудью на деревянные вымбовки в гнездах шпиля, выбирая правый якорь; все проверялось по многу раз.

высоким и как бы страдающим голоском запел Маточкин.

поддержали его басы.

Очищенная до стального блеска цепь с родной «Дианы», своя, старая, поползла и поползла обратно в клюз, и шхуна тронулась, пошла навстречу якорю, пока его лапы не поднялись над водой.

пели матросы в счет шагов по круговой.

На обед в жилой палубе кок принес солянку с камбуза.

...Матросы подымаются на ванты. Надо еще и еще привязывать и отвязывать. Вскоре согласные голоса запевают на баке и на мачтах.

«Матрос, он тоже не овца!» – вспоминает Колокольцов изречение Гончарова.

В Хосенди Уэкава, поздравляя адмирала, сказал, что очень красивая шхуна, все восхищены. Из Эдо получено письмо, в котором сообщается, что посол Путятин не должен уйти из Японии, есть спорный вопрос о консулах и сначала надо разрешить.

Путятин ответил, что готов задержаться, что у него тоже есть спорные вопросы. Он недоволен некоторыми пунктами трактата с Японией.

– Какими? – настороженно спросил Уэкава.

– Я желал бы разрешить как можно скорей. Но война требует меня в ряды сражающихся! Поэтому, как только война закончится, я или другой посол немедленно прибудем в Эдо для разрешения всех спорных вопросов. Мы, конечно, не говорили бы об этом, если бы вы не объявили нам о своем недовольстве консулами. Переговоры продолжим после войны!

– О-о! – протянул Уэкава. – Большое спасибо, но-о...

– И вам большое спасибо, Уэкава-сама. Всегда буду помнить. Сегодня мы начинаем испытания шхуны. Я надеюсь, что все будет благополучно. Вот письма для посла Кавадзи-сама и для губернатора Накамура-сама. Я приглашаю их прибыть в Хэда и вместе со мной совершить прогулку на шхуне по заливу Суруга. Мы также выйдем в океан. Я приглашаю вас, Уэкава-сама, со всеми вашими чиновниками и помощниками.

«Очень странное, очень опасное приглашение, по старосветским понятиям!» – так подумал Уэкава. Ответил, что письма будут немедленно отправлены. Признался, что сам мечтает быть командиром одной из двух таких же западных шхун, которые он сам строит по типу корабля «Хэда».

– Брать ли с собой Прибылова? – спросил Путятин, когда ушли японцы. – Вам, Осип Антонович, надо стараться как можно дольше прожить в Японии.

– Я вполне согласен!

– Значит, и его оставить придется. Пусть он будет с вами. Понятно?

– Вполне понятно.

– Я и так беру одного японца – Киселева, которого мы взяли в Хакодате. А Прибылов пусть идет с вами. Японскую полицию, чтобы отбить ей охоту, занять. Дадим пищу для ее воображения. Я велел сделать для вещей еще несколько ящиков такого размера, как тот, в котором несли Прибылова на чайный клипер. Пусть не знают, на что думать. Я их приучу к таким ящикам. Александр Сергеевич! Если придет «Кароляйн» или зафрахтуете другое судно, то погрузку людей производите без торжества, быстро и внезапно, грузите как обычно. А людей марш-марш и без музыки прямо по трапу на борт. И если японцы предъявят, что, мол, людей больше, чем надо, – отвергайте. Отвечайте категорически – обсчитались, мол. Важное дело, как дальше быть с Прибыловым, сам пойдет в строю людей, как он любит, или в ящике? Смотрите по обстоятельствам и как удобней.

– Слушаюсь, Евфим Васильевич!

На прощание все распоряжения адмирала казались особенно значительными.

– Пожалуй, в ящике будет спокойнее! – сказал Гошкевич.

– И я так полагаю. А то выхватят его из строя за руку. Они ведь тоже ребята не промах!

– Или зарубят! Мало ли чего можно ожидать...

– Прибылова сюда! – велел адмирал, явившись в лагерь.

– Прибылов! – крикнул боцман, входя в казарму.

Точибан вскочил и вытянулся. Боцман велел ему идти за собой.

При виде адмирала смуглый матрос взял под козырек. Он в парусиннике, в русом парике и в фуражке с ремешком под подбородком.

– Обучаете его?

– Так точно! Учим в казарме, во двор не выводим... Смирно! – скомандовал боцман. – Напра-во! Кру-гом!

– Хорошо! – сказал адмирал.

– Учи его сам! – говорит Черный, обращаясь к унтер-офицеру Мартыньшу.

...Белоснежная шапка Фудзи открыта. Как говорят японцы, это к счастью. Сегодня легкий ветерок.

Эгава умер! Какой-то рок тяготел над всеми его делами! Гений не мог проявить себя в изоляции.

Колокольцов встречает адмирала у трапа.

– Вот и у нас есть свое судно! – здороваясь, говорит Путятин.

Адмирал и офицеры на юте. Колокольцов подымает рупор. Матросы бегут на мачты. Паруса распускаются. Знакомый шелест их над головой – как забытый родной шепот матери для всей команды. Шелест парусов обещает свободу и путь на родину.