Георгий Марков - Строговы

Однако провести свах было трудно. Слова Степана они расценивали как желание поломаться.

Свахи попросили показать невесту. Маня вышла. Бледная, она ни на кого не смотрела.

– Вот, Маня, и нареченный твой. Видно, пора к новому берегу прибиваться, – проговорил Степан, а мать всхлипнула.

– Вон какой молодец! Взгляни-ка, красавица! – сказала одна из свах, кивнув головой на парня, сидевшего с застывшей, тупой улыбкой на лице.

Не поднимая головы и по-прежнему не смотря ни на кого, Маня твердо проговорила:

– Не пойду я, тятя, замуж.

Степан поднял кулак, чтобы стукнуть по столу, но одна из свах, схватив его за руку, остановила.

– Погодите, не строжитесь. Все мы девками были, знаем, как попервости жалко с вольной молодостью расставаться, – сказала она и, повернувшись к Маняшке, продолжала: – Что ж, милая моя Маня, век в девках ходить не станешь. Всякому овощу свое время. Вон огурец – и тот порядок любит. Не сорвешь его вовремя зелененьким – хвать, а он уже пожелтел, коркой покрылся, а то и потрескался, в негодность пришел. Так и в нашей бабьей жизни. Сейчас не приголубишься к мил-дружку под крылышко, а потом и рада бы, да устареешь, охотников на тебя не найдется.

Маня терпеливо выслушала сваху и, взглянув на жениха, с волнением, задыхаясь, сказала:

– Не пойду за вас. Не лежит у меня к вам сердце. Зря вы пристаете. Я зимой еще вам об этом сказала. – Она повернулась и быстрыми шагами ушла в горницу.

Степан не ожидал этого. Он трахнул о стол кулаком, закричал:

– Выйди! Слышишь? Не позорь мою голову!

Но Маня не вышла и не отозвалась. Степан кинулся в горницу. Мани и тут не было. Он заглянул под кровать, за дверь, потом подскочил к раскрытому окну: не оглядываясь, Маня бежала вдоль по улице к речке.

Под кручей Маня дождалась прихода Артема. Он все уже знал. Ромка Горбачев, услышав от матери о приезде к Дубровиным сватов, побежал к Строговым.

Маня бросилась к Артему, обвила его шею руками и зарыдала. Артем крепко обнял ее и, целуя, прослезился. Обнявшись, они долго стояли без слов.

Потом все так же молча Артем за руку увел девушку в густой тальник, усадил на чистый и мягкий, будто просеянный через сито песок и спросил:

– Маня, как же дальше-то думаешь быть? Ведь мне скоро на призыв…

Маня подняла на него заплаканные глаза.

– Как хочешь, Артюша.

Артем и сам понимал, что жизнь Мани зависит теперь от него. Он опустил голову и задумался.

Нет, отказаться от Маняшки он не мог. Но мысль о том, что он так скоро должен стать ее мужем, привела его в растерянность.

«Что же мне делать?» – повторял про себя Артем.

Маня сидела молча, неподвижно, только плечи ее слегка вздрагивали, как от холода. Он чувствовал, с каким трепетом ожидает она ответного слова.

– Артюша… – произнесла она еле слышно.

Артем поднял голову и посмотрел на нее пристальным взглядом.

– Не надо меня жалеть. Если я не по сердцу или не время еще тебе, я за этого просватаюсь и… утоплюсь.

Маня проговорила это твердо, но тотчас же глаза у нее снова наполнились слезами. Артем больше не колебался.

– Маня, ты не горюй, – заговорил он, беря девушку за руку. – Я скажу маме, чтоб скорее сватов наперебой тем посылала.

Они просидели в кустарнике чуть не весь день. Уже перед вечером Маня крадучись вышла из кустарника и, ободренная и обрадованная обещаниями Артема, пошла домой. Артем проводил ее взглядом и, переждав немного, отправился той же дорогой.

Взойдя по ступенькам на кручу, он встретил ватагу ребятишек, игравших в бабки. Увидев его, ребятишки прервали игру и стали говорить, что мать и Маришка бегают по селу и ищут его.

«Зачем я им? Может, тятя с Максимкой вернулись?» – подумал Артем.

Но, еще не перешагнув порога, он понял, зачем его искали. В прихожей было тихо. Дед Фишка сидел у окна, понуря голову. Агафья привалилась к кровати на подушки, и трудно было понять, тяжело дремлет она или усердно думает. Анна сидела за столом, и на черных длинных ресницах ее висели слезинки. Маришка приютилась у ног бабушки на маленькой коротконогой скамейке.

– Сынок, к старосте твой год собирают. Завтра отправка, – всхлипнув, сказала Анна.

Заплетаясь ногами, Артем прошел в горницу и сел у столика. Заглянув в зеркальце, стоявшее на столике, он подумал о себе, как о постороннем: «Маленьким был – хотелось тебе большим стать скорее, большим стал – маленьким завидуешь. Что ты ей теперь скажешь? Как она жить без тебя станет?»

– Сынок, иди пообедай, – входя в горницу, проговорила Анна.

Артем с досадой махнул рукой, – не до еды, дескать, тут, но в тот же миг одумался: «Жить-то ведь надо». И, выйдя из горницы, сел за стол.

Дед Фишка пододвинулся к нему, начал рассказывать что-то с явным намерением утешить внука. Но рассказ закончить не удалось. В окно заглянул Егор Селиванов, дежуривший в эти сутки при старосте.

– Беги, Артем, на сборную. Все твои годки собрались, одного тебя не хватает.

Артем отложил ложку, поднялся, нахлобучил до самых глаз картуз и вышел.

Вечером он опять был с Маней. Они сидели у церковной ограды, под развесистыми ветками черемуховых кустов. Маня рассказывала самое безотрадное: отец не посчитался с ее отказом и ударил со сватами по рукам.

– Что ж, Маня, иди, коли велят; меня, может, убьют на фронте… Вспомни когда-нибудь… – проговорил Артем срывающимся от еле сдерживаемых рыданий голосом.

Маня встала перед ним на колени, подняла голову и, перекрестившись на церковь, горячо сказала:

– Пусть бог нам будет, Артюша, свидетель! Убьют тебя – жить ни одного дня не стану, а не убьют – буду ждать хоть пять, хоть десять лет. Возьми-ка мое колечко.

Маня сняла маленькое серебряное с эмалью кольцо и надела Артему на мизинец. Потом она встала, троекратно перекрестилась, подняла Артема за руку и, что-то нашептывая, крепко поцеловала его.

– Вот мы и обручились!

– Маня, а вдруг отец все-таки заставит тебя? – спросил Артем.

Маня посмотрела ему в глаза.

– Эх, Артюша, только ты будь жив-здоров, а все остальное – не твоя забота.

Они заговорили о том, о чем никогда не говорили.

– Ты маме по нраву придешься, – шептал Артем. – Она любит таких расторопных и сметливых. А уж тятя – так тот и слова плохого тебе никогда не скажет. Он у нас страсть какой хороший…

Маня сидела затаив дыхание, как завороженная этими словами.

Гасли уже звезды. Редел сумрак. Из-за горизонта все выше и выше выползал мелово-голубой столб – предвестник солнца. На дворах призывно мычали коровы и бабы гремели подойниками.

Артем поцеловал Маняшку в последний раз. Губы ее были жесткими и сухими. Он хотел что-то сказать ей, но она легко выскользнула из его объятий и, не оглядываясь, пошла под гору.

Сквозь слезы, застилавшие глаза, он заметил, как вздрагивали ее плечи.