Альфред Дагген - Деус Вульт!

— Пожалуй, ты права, дорогая, — ответил он. — Но будет постыдно, если они покажут нам благой пример, а мы не пожелаем ему последовать.

— О, бедняки всегда подают благие примеры, — вздрогнув, сказала Анна. — Они не испытывают наших соблазнов и слишком глупы, чтобы понимать, сколь приятен грех.

— Очень подходящие разговоры в Епифанов день! Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Я подумал, не предупредить ли герцога о том, что могут возникнуть трудности, но он, пожалуй, и так обо всем наслышан. Наверное, все закончится обычной болтовней. Схожу-ка я в город и послушаю, какие новости во дворце. Сегодня совет, на котором должно что-то решиться.

Но он опоздал. За Герцогскими воротами вокруг глашатая собралась быстро разраставшаяся толпа. Тот как раз заканчивал читать какое-то объявление. Очевидно, совет принял важное решение и теперь его доводят до всеобщего сведения. Рожер увидел молодого рыцаря, с которым иногда беседовал за столом у герцога, и попросил объяснить, что происходит.

— Важные новости! — ответил тот. — Граф Боэмунд получил независимое княжество.

— Ну что ж, все этого ждали, хотя и не так быстро, — вставил Рожер.

— Да, но это только начало! Конечно, граф Тулузский пришел в неописуемую ярость и произнес грозную речь. Он заявил, что ровно через неделю поведет своих прованцев на юг, к Иерусалиму, даже если никто не захочет примкнуть к нему. Тут все остальные тоже вышли из себя, и Господь знает, чем это кончится. Герцог пока молчит, и неизвестно, выступаем мы или нет.

Не дожидаясь других вестей, Рожер поспешил обратно в лагерь. Вот и настал открытый разрыв. Пора обсудить с Анной их дальнейшие планы. Как обычно, ошеломительные новости опережают пешехода, и, когда он вернулся, Анна уже все знала. Она успела принять решение и совершенно спокойно сказала ему, что следует предпринять.

— Сходи утром к князю Антиохийскому и узнай, может ли он что-нибудь тебе предложить. Если это будет приемлемо, мы немедленно переедем в город. Может начаться резня, и чем скорее мы присоединимся к его сторонникам, тем лучше.

Тугодуму Рожеру показалось, что она слишком торопит события, и он не преминул напомнить ей:

— Боюсь, дорогая, что я еще вассал герцога. Он ведь пока не заявил о своем возвращении. Я не могу оставить лагерь, когда вожди ссорятся и с минуты на минуту начнется драка. Теперь ему, как никогда, требуются преданные люди. Вполне возможно, что он заключит с князем сделку и продаст ему нашу поддержку либо за земли, либо за крупную сумму. Это было бы только разумно, хотя и не слишком похоже на герцога Роберта. Но к князю я схожу и выспрошу, что у него на уме.

— О небо! — не выдержала Анна. — Тебе еще не надоело твердить про клятву, которую ты дал в Руане больше двух лет назад? Разве ты не видишь, что за это время все изменилось? Наше будущее зависит от того, успеем ли мы сделать правильный выбор, пока ты еще кому-то нужен! Что может сделать твой герцог, если мы его бросим? Думаю, не стоит лишний раз напоминать, что у нас нет земель, которые он может разорить, хотя тебе никогда не следует забывать об этом. А земли твоей семьи находятся не в его владениях. Ты свободный человек, сам себе хозяин, и настало время присоединиться к победителям.

— Оставь меня в покое! — взорвался Рожер. — Что, в Провансе не принято соблюдать клятвы? Я буду верен присяге, пока герцог не уедет! Да, я, как и все нормальные люди, на стороне Боэмунда. Но я не оставлю моего сеньора в самом конце службы, после того как хранил ему верность три года!

— О да, ты был преданным вассалом! — визгливо крикнула Анна. Рожер поразился: такого за ней раньше не водилось. — А чем он тебе отплатил за службу? Дрянной едой, достойной судомойки? Просто ты трусишь бросить открытый вызов своему сеньору, как подобает честному и достойному человеку. Ты боишься, что герцог прикажет тебя высечь словно непокорного холопа!

Эти неосторожные слова привели Рожера в неописуемую ярость. Он схватил подвернувшийся под руку ремень, которым подвязывали шпоры, как следует отхлестал жену, а потом в неистовой злобе выскочил на улицу и ушел, не дожидаясь ужина.

Было уже темно. Пройдя несколько шагов, он с досадой вспомнил, что оставил дома кошелек. Он был голоден, приступ гнева обессилил его, но не возвращаться же домой! В конце концов он оказался на кухне герцога, и там ему дали поесть. Жуя хлеб и холодное мясо, он стоял в толпе у кухни и думал о глупости и упрямстве Анны и о том, как оскорбительно она с ним разговаривала. Он вспомнил слова, которые часто повторял отец: клятва — основа христианского общества: право христианина владеть землей зиждется на нерушимости клятвы; у евреев и неверных нет землевладельцев именно потому, что никто не верит их клятвам. Только святость вассальной клятвы отделяет христианство от ужасного кровопролития и наступления царства Антихриста. Конечно, лорд может оказаться неразумным, алчным, он может вмешиваться в личные дела вассала, и в этом случае мятеж будет оправдан, но тогда лорду бросают открытый вызов, а не предают его втихомолку. Однако герцог не сделал ничего, на что Рожер мог бы с полным правом пожаловаться: его промедление с выступлением из Руана привело к тому, что они прибыли в Константинополь самым легким путем по сравнению с другими паломниками; он кормил своих сторонников лучше всех в армии и отважно вел их в битву. Наверное, не следовало Рожеру примыкать к вождю, у которого оставались земли в Европе и который собирался возвращаться; теперь юноша понимал, что именно это стало первопричиной всех его бед, но какой рыцарь не был бы горд служить законному главе всех норманнов? Он не мог винить себя за это. С другой стороны, Рожер был одним из самых преданных рыцарей во всем войске, имел основания гордиться этим и, черт побери, просто обязан был научить дуру жену уважать мужнину твердость духа! Придя к этому утешительному выводу, он пошел домой. Анна сделала вид, что спит, и демонстративно не обращала на него внимания.

На следующее утро весь лагерь гудел, обсуждая перипетии вчерашнего совета. Каждый понимал опасность раскола войска на рыцарей и пехотинцев. Конечно, итальянцам беспокоиться было не о чем: итальянские норманны так или иначе разделят землю на лены, а арбалетчики с генуэзских и пизанских кораблей помогут им защищать стены города. Прованцы были озлоблены до крайности: их считали неважнецкими воинами, далеко не такими грозными, как норманнов, а их вождя подозревали в симуляции и винили в трусости. Зато теперь они показывали пример всему войску, и если бы кто-нибудь согласился к ним примкнуть, то главенство было бы им обеспечено. Остальные отряды тоже разделились, главным образом по классовому признаку. Рыцари не хотели трогаться с места (по крайней мере до тех пор, пока все лены в Антиохии не обретут новых владельцев); пехотинцы же больше думали о душе и меньше — о бренном теле. Как сказал один жонглер, именно поэтому они и оставались бедными и пешими, поскольку не спешили пользоваться возможностью всласть пограбить и помародерствовать.