Иван Кратт - Суровый берег

Присмотревшись однако к Ирине, к ее военному полушубку и шапке со звездой, старуха пригласила войти в комнату.

— Вы с фронта, наверное, — высказала она предположение. — Письмо привезли, может?

— Нет, — ответила Ирина, снимая шапку и озабоченно размышляя, где же теперь ей искать сестру Комарова. — Я хотела узнать у Монаховой адрес.

Только сейчас она заметила, что находится в той комнате, где когда-то Галина валялась целые дни на диване. Вернее, узнала печку. Все остальное было вынесено, тяжелые шторы сняты, на оконном стекле отражался слабый луч заходящего солнца. Комната стала просторной и светлой, правда, было в ней довольно холодно.

— Топлю через день, — сказала женщина, словно угадав мысли девушки. — Мои с работы приходят три раза в неделю, а то там и ночуют. Далеко ходить. Нас из разбомбленного, дома сюда поселили… Они на заводе могли бы на казарменном положении остаться, да не хотят меня одну покинуть. Вместе, говорят, легкую жизнь жили, вместе будем и трудную… — объяснила старуха, и ее умные, окруженные морщинами глаза глядели устало и строго.

Узнав, ради чего зашла сюда Ирина, она вдруг оставила стеклянную банку, в которой находилось не больше двух рюмок пшена и из которой она собиралась отсыпать половину в кастрюлю с водой, минуту подумала, а затем, подойдя к комоду, достала из-под какой-то коробки вчетверо сложенную записку.

— Синельникова? — переспросила старуха. — Она самая.

Она передала бумажку Ирине и сказала, что недели две назад сюда приходила какая-то женщина, очень хотела видеть Монахову и оставила на всякий случай свой адрес.

— Высокая, видать молодая еще, в ушах зеленые серьги. Только тощая очень, чуть на ногах держалась.

Значит, сестра Комарова никуда не уехала и, возможно, мальчик тоже остался в городе! Выходит, Комарову что-то не то сказали… А может быть, это не она?.. Обеспокоенная и встревоженная, Ирина объяснила хозяйке в чем дело и, взяв записку, отправилась по указанному адресу. Сейчас она выяснит все до конца.

Улица, на которой жила Синельникова, находилась рядом, и Ирина сразу разыскала ее. Но улица была малопроезжей, здания похожи одно на другое, и пока Ирина нашла нужный дом, стало уже темно. Все же она приметила выщербленную вывеску домоуправления и над ней надписанный мелом номер — всё, как указано было в записке, и смело пошла наверх по лестнице.

Квартира помещалась во втором этаже, и Ирина быстро ее нашла. Зато стучать пришлось долго и кулаками и каблуком, пока кто-то молча открыл дверь и, не спрашивая, пропустил в прихожую.

— Синельникова дома? — спросила Ирина.

— Не знаю. Я только что с фронта, — ответил расстроенный голос из темноты. — Никого не могу найти… Посмотрите сами. Первая дверь направо, возле кухни.

Ирина зажгла спичку и двинулась по коридору. Комната Евгении находилась почти в самом конце, дверь была не заперта. Ирина постучала, но ей никто не ответил, и тогда она вошла в комнату. Может быть, хозяйка спит. В темноте размеренно тикали стенные часы, шуршала маскировочная штора, чувствовался основательный холод.

Ирина снова зажгла спичку. Слабый огонек озарил часть комнаты, потухшую печку, кровать.

Но в комнате никого не было. Раздумывая, Ирина немного постояла, потом пошла искать кого-нибудь из жильцов.

На этот раз ей посчастливилось. Проходя по коридору, она услышала за дверью разговор и, когда вошла в комнату, узнала, что Евгения умерла несколько дней назад, а мальчика соседи взяли к себе. Ирина увидела и Борю. Он был очень худ и выглядел совсем слабым.

Соседи отдали Ирине мальчика. Она сказала, что ребенка увезет к отцу. Она заявила об этом, еще точно не представляя, что будет делать дальше, не знала, что мальчика теперь не оставит. Может быть, удастся устроить его в Кабонах, где она сумеет навещать его через день… Все время перед нею были удивленные глаза ребенка.

Домой она почти бежала. Мальчик был так легок что она не ощущала его на руках и боялась, что не успеет донести.

Дома она сразу же затопила печку, раздела мальчика, накормила с ложечки разогретым концентратом. Глотая слезы и улыбаясь, они смотрела, как он сдержанно ел, маленький человечек, привыкший к большим лишениям. Он был такой худенький и тихий, что Ирина не выдержала и разревелась.

Потом, когда мальчик уснул, она еще долго всхлипывала, подбрасывая в печку бумаги и старые папки, оставшиеся после отца, умершего задолго до войны.

Маленькая, рыжеволосая, она так, не раздеваясь, и переночевала возле печки.

Прибыв в Коккарево, Ирина не решилась ехать ночью с Борей через озеро. Мальчик чувствовал себя лучше, но был еще слишком слаб. Устроив его в теплой землянке дорожников, она пошла посмотреть на Ладогу.

Сразу же за бугром открылось невиданное зрелище. Темная снеговая пустыня замерзшего озера была прорезана сотнями световых точек, движущихся от самого горизонта и образующих огромную дугу. Некоторые были близко от берега, и можно было разглядеть расчищенную широкую дорогу с маленькими ацетиленовыми мигалками, указатели, белую будку и шлагбаум заставы.

Быстро приближаясь, огни рассеивали мрак. Казалось, гигантский проспект протянулся в глубину страны, и никакие морозы, метели, снаряды и бомбы не остановят этого надвигающегося света.

Четыре дня назад Ирина ехала здесь днем, была метель, десятки машин торчали в снегу… А нынче утром читала мужественное и простое письмо Андрея Александровича Жданова к дорожникам и поняла, что́ произошло за эти дни.

«Дорогие товарищи!

Фронтовая автомобильная дорога продолжает работать очень плохо. Ежедневно она перевозит не более третьей части грузов, необходимых для того, чтобы мало-мальски удовлетворить и без того урезанные до крайних пределов потребности Ленинграда и войск фронта в продовольствии и автогорючем. Это значит, что снабжение Ленинграда и фронта все время висит на волоске, а население и войска терпят невероятные лишения. Это тем более нетерпимо, что грузы для Ленинграда и фронта имеются. Стало быть, быстро исправить положение и облегчить нужду Ленинграда и фронта зависит от вас, работников фронтовой автодороги, и только от вас.

Героические защитники Ленинграда, с честью и славой отстоявшие наш город от фашистских бандитов, вправе требовать от вас честной и самоотверженной работы.

От лица Ленинграда и фронта прошу вас учесть, что вы поставлены на большое и ответственное дело и выполняете задачу первостепенной государственной и военной важности.

Все, от кого зависит нормальная работа дороги — водители машин, регулировщики, работники на расчистке дороги от снега, ремонтники, связисты, командиры, политработники управления дороги, — каждый на своем посту должен выполнять свою задачу, как боец на передовых позициях.