Иван Кратт - Суровый берег

Возьмитесь за дело, как подобает советским патриотам, честно, с душой, не щадя своих сил, не откладывая ни часа, чтобы быстро наладить доставку грузов для Ленинграда и фронта в количестве, установленном планом.

Ваших трудов Родина и Ленинград не забудут никогда.

…— Двухрейсовики пошли… — донесся голос из темноты. Очевидно, Ирина не одна наблюдала за происходившим на озере.

— После такого письма по два рейса в сутки делают, без отдыха, через леса и болота… — снова раздался тот же голос. — Сам заместитель начальника Политуправления фронта комиссаром сюда назначен. Рассказывал про Ленинград. «Каждая машина груза поможет десяткам тысяч людей», заявил он на собрании… Вчера сержант Маслов, когда провалился его «зис» за Зеленцом, в одиночку разгрузил в ледяной воде свою машину и три часа мокрый, полузамерзший охранял муку… У шофера Федорова лопнул отстойник и загорелся бензин, а он вез боеприпасы. Он голыми руками закрыл доступ горючего и сбивал огонь. Пальцы обгорели, но снаряды спас… А когда метель? Ладога не жалует нас погодою…

Голос умолк, потом раздался опять, но Ирина уже слушала. Новая картина привлекла ее внимание.

Было уже очень поздно, не меньше двух часов ночи, разросшийся за последнее время поселок гудел и копошился в темноте. Подходя к берегу, машины гасили фары и при свете мигалок поднимались по спуску к складам, расположенным в лесу. У маленькой платформы шипели два паровоза, ругались грузчики, фыркали машины, отблескивали стекла двух классных вагонов. В одном из них топилась печка, поставленная на полу между скамейками.

А над позициями стояла тишина. Немцы еще не составили ночного графика и попрежнему точно начинали стрельбу с восходом солнца и кончали ее, когда спускались сумерки. Еще не появились их ночные самолеты, не била наша зенитная артиллерия, опоясавшая берег, но люди знали, что каждую минуту тишина может лопнуть и сотни снарядов и бомб разорвутся на льду.

Нескончаемое движение грузовых машин, освещенная дорога на озере, теплые вагоны — всё предназначалось для города…

Так же, как и в Ленинграде, Ирина вдруг почувствовала, что сильнее ее Родины ничего не было и не будет. Она вернулась в землянку почти счастливая, укутала Борю и долго лежала, думая о виденном за эти несколько дней, о мальчике, о Комарове.

Рахимбеков прибыл в Новую Ладогу утром. Стоял трескучий мороз, деревья объиндевели, белое мохнатое кружево висело над заборами, прямыми струями полз в небо дым изо всех поселковых труб. Снег завалил реку и улицы, местами сугробы поднимались до самых крыш. Но шоссе было расчищено, по краям его желтели новенькие дорожные знаки и указатели. И оно выглядело таким аккуратным и строгим, что Рахимбеков невольно откинул на плечи свой оледенелый башлык, поправил шапку, сорвал с воротника сосульки. Генерал, как видно, находился в поселке.

Чтобы добраться сюда, старший лейтенант прошел много километров на лыжах, часть пути проделал на дровнях. Снега везде было великое множество, и представлялось, что никакой дороги не существует и что никому сейчас нет дела до комаровского отряда. Правда, подвозившая Рахимбекова колхозница говорила, что она слышала, будто машины идут день и ночь, скрежещут тракторы, но сама она не видела. Да и среди глубочайшего снежного безмолвия, казалось, окутавшего весь мир, не верилось таким рассказам.

Мимо Рахимбекова промчалось несколько машин, обдав его искристой снежной пылью. Навстречу им показалась колонна крытых брезентами грузовиков, направлявшихся в сторону озера. На одном из них стоял небольшой подъемный кран и по борту виднелась надпись: «Эпрон».

Только теперь начал доходить до сознания Рахимбекова размах работ и движения, и он понял, что за те дни, которые он провел в лесу, здесь тоже не отдыхали ни одной минуты.

— Такая сила!..

Он почмокал губами, восторженно вздохнул и, содрав льдинки с бровей и ресниц, пошел разыскивать генерала. Тощий, в мятом, подгоревшем полушубке, старший лейтенант выглядел чумазой фигурой на этой гладкой, подметенной белизне.

Встретившийся красноармеец сказал, что генерал здесь, домик его возле школы.

Подходя к центру поселка, Рахимбеков вдруг заметил легковую машину, стоявшую посередине дороги, и возле нее небольшую группу военных. Дальше виднелись три крытых фургона, заполненных каким-то имуществом и людьми. Очевидно, переезжал какой-нибудь штаб или один из отделов Управления. Рахимбеков направился было к машине, но вдруг остановился и отошел в сторону.

У легковой машины, опершись одной ногой на подножку, стоял подполковник Медведько в том же самом белом, разорванном пулею полушубке, сдвинутой набок ушанке. Из-за пазухи попрежнему торчала рукоятка маузера, наган висел на поясе. Подполковник держал в одной руке кусок хлеба, в другой селедку и торопливо рвал ее зубами.

Рахимбеков узнал и военного, стоявшего впереди других перед командиром бригады. Это был капитан, помощник начальника штаба, который приютил тогда его в Коккарево.

Рахимбеков очень расстроился, услышав от капитана, что генерал находится на том берегу и пробудет там дня два. Предполагалась одна операция, о которой капитан не хотел сказать.

— Секретная, — заявил он Рахимбекову. — Не могу говорить. Знаю только, что генерал приехал вчера и останется до послезавтра… Да, кстати. Помните Петю, адъютанта нашего строгого? Справьтесь о его состоянии. Несколько дней назад его тяжело ранило ночью на льду.

Рахимбеков решил ехать на западный берег. Если отправиться сейчас, еще сегодня можно увидать Климова. Он попрощался с капитаном, обещал обязательно узнать о Пете и торопливо пошел к контрольному посту на краю поселка, где останавливались машины.

Ждать пришлось довольно долго. Машины проходили часто, груженные продовольствием и боеприпасами, — садись в любую, но молоденький сержант, проверявший документы, хотел устроить Рахимбекова в кабину к водителю и, не торопясь, пропускал грузовики.

— Намучаетесь, — говорил он певуче Рахимбекову. — На озере стужа, аж моторы глохнут. Погрейтесь покудова.

Наконец он остановил трехтонку, груженную чем-то тяжелым, невидимым из-за бортов, и, открыв дверцу, сказал водителю:

— Довезешь их до Коккарева.

Затем, позвав Рахимбекова, помог усесться на свободное место возле шофера, захлопнул дверцу.

— Ну давай.

Машина шла хорошо. Ровно гудел мотор, в кабинке было тепло, разбитое ветровое стекло тщательно заделано слюдой. Только старик-водитель выглядел усталым и нахмуренным и даже не повернул головы, когда Рахимбеков уселся рядом.