Сергей Сержпинский - Снайпер-инструктор

Для ночлега ребята облюбовали сохранившийся сарай, сколоченный из досок. В нём лежала солома, на которой мы заночевали. Как только рассвело, немцы начали контратаку, заставив нашу дивизию рассредоточиться по фронту и окопаться за селом. Я пошёл к Приладышеву на командный пункт, расположившийся в подвале полуразрушенного кирпичного здания. Добираться туда пришлось под взрывами мин и снарядов. В подвале собралось человек двадцать солдат и офицеров. Приладышев стоя разговаривал по телефону.

– Товарищ командующий, мы не можем наступать. Нет резервов. Противник атакует…

Увидев меня, он нервно сказал:

– Бери своих снайперов, и распредели их по окопам за селом.

Я доложил подполковнику, что у меня осталось только двенадцать человек, но он словно не слышал и махнул рукой, мол, иди отсюда. В этот момент в подвал пришёл командир дивизии Волков, со своими сопровождающими, и с обиженным видом сказал:

– Ко мне сейчас приезжал Галицкий с Завадовским, они очень ругались, зачем я в подвале сижу. Говорят, что надо видеть сражение и руководить боем. Заучили их в академии. Здесь нет ни высоких зданий, ни возвышенности. А немец бомбит так, что головы нельзя поднять.

Из воспоминаний Галицкого в книге «В боях за Восточную Пруссию»:

«Сложившаяся обстановка на правом фланге армии очень обеспокоила меня, и я выехал на командный пункт восьмого корпуса, чтобы разобраться во всём на месте. С командиром корпуса генералом Завадовским мы посетили 5-ю гвардейскую стрелковую дивизию, которая вела бой на рубеже Кавкокальне – Кайри. Здесь мы установили, что дивизия остановлена массированным огнём немецкой артиллерии и контратаками танков.

Командир дивизии Волков доложил, что для продвижения вперёд необходимо подавить артиллерийские батареи противника. Если бы дело заключалось только в этом, то помочь им было бы не трудно. Но, к сожалению, основная причина неуспеха дивизии состояла не в этом. Она крылась в том, что части корпуса, были равномерно растянуты по фронту, не было создано мощной группировки на направлении главного удара. Кроме того, командиры и штабы управляли боем, в основном, из подвалов и щелей, т.е. не имея достаточного обзора и не видя боя. В результате, они в суть дела не вникали, обстановку детально не анализировали. Я приказал бесполезные атаки дивизией прекратить, и связался с командиром 1-й воздушной армии, уточнил вопросы авиационной обработки противника. Вскоре в небе раздался гул самолётов. Около 70 бомбардировщиков подвергли эффективной бомбардировке артиллерийские батареи и скопления танков врага».

Мне не хотелось выходить из подвала, но надо. Находясь на фронте полтора месяца, мне постоянно приходилось подавлять в себе страх. Вот и сейчас, я пересилил свой инстинкт самосохранения. Снайпера ждали меня в сарае с приказом о дальнейших действиях и с вестями о завтраке. Я добежал до сарая под свист пуль и взрывы мин. Когда я пришёл, они первым делом спросили:

– Сегодня нам пожрать принесут, или нет?

Я тоже почувствовал, что хочу очень есть, и поручил Морбидадзе сходить на ближайшую полевую кухню за термосом с кашей, предполагая, что другие мои подчинённые не послушают и не пойдут, а Морбидадзе лучше других подчинялся мне.

– Посылай со мной ещё кого-нибудь, – попросил он.

Тогда я велел Родиону сходить вместе с ним, но тот заартачился:

– Не пойду, почему всё время меня посылаешь?

Морбидадзе поднёс к его носу свой большой кулак и предупредил грозно:

– Не пойдёшь, будешь мой кулак кушать.

Когда они ушли, Санька ухмыльнулся:

– Нашему грузину надо присвоить фамилию Мордобидзе, а не Морбидадзе. Любит в морду давать. Всем эта шутка понравилась. Над сараем с воем пронеслась мина и рядом взорвалась. Но мы терпеливо ждали, спрятаться всё равно негде. Саня продолжал острить:

– Мордобидзе теперь будет у Колюхи вроде, как правая рука или, как особист. Если кто-то старшину не послушает, он даст в морду.

После этой шутки все дружно засмеялись. А сержант Салов сквозь смех сказал: «Что мы за народ. Нас бомбят, а мы ржём, как жеребцы.

Мне тоже захотелось посмешить товарищей, и я рассказал случай, как в Загорске во время бомбёжки одна бабка кричала: «Ой, ироды бандят, ой, бандят!» Хохот после моей пустой шутки поднялся ещё сильней. Это был смех, переходящий в истерику, разрядка после нервных стрессов. Вернулись Морбидадзе с Родионом не одни – с ними пришли ещё два снайпера, которых встретили возле кухни. Пока мы завтракали, над нами пролетели наши самолёты, и разбомбили позиции противника, вместе с его артиллерией. После этого стало совсем тихо.

Когда мы шли через посёлок на передовую, то по пути занесли на походную кухню пустой термос, там попили чаю, со смородинным листом. Вокруг кухни сидели, на развалине дома, бойцы и, закончив завтрак, спорили о том, сколько километров осталось до границы с Восточной Пруссией. Я достал из противогазной сумки свою карту и, подойдя к спорщикам, разъяснил им, что до государственной границы осталось чуть больше восемнадцати километров. Солдаты обрадовались и благодарили меня за хорошую новость.

Тем временем, грохот боя удалялся. Мы вышли за посёлок к окопам, но там уже никого не нашли, только похоронная команда собирала убитых. От окопов пошли дальше догонять наступающие батальоны.

На просёлочной дороге мы увидели странный костёр. Подойдя поближе, поняли, что это горит человек. Ребята остановились.

– Это немец горит, – уверенно сказал Гришка, – по сапогам видно, голенища широкие…

– Его, наверное, бензином облили, – предположил Салов.

– Почему так хорошо горит? Синим пламенем, как спиртовка. Ведь человек на пятьдесят процентов из воды состоит, – рассуждали мы.

– Наверное, проспиртовался, много шнапса пил, – пошутил кто-то из ребят. Справа виднелись горящие дома крупного населённого пункта. Встретившиеся нам солдаты подсказали, что здесь 83-я дивизия воюет. А нам надо идти левее, в сторону хутора. Пришлось идти туда, мимо груды разбитых и обгоревших танков, наших и немецких. В этом месте всё поле было усыпано убитыми и ранеными. Санитары грузили раненых, в том числе и немцев, на лошадиные повозки, тут же перевязывали. Среди санитаров было много молодых девчонок. Одна из них громко рыдала, видимо, ещё новичок, не привыкла к таким печальным зрелищам. Я старался держаться спокойно, но не смотрел на убитых, обходил их стороной. Снайпера тоже отворачивались, старались на них не смотреть. Каждый понимал, что и он сам может так же погибнуть и валяться в причудливой позе, с застывшими следами страданий на лице.

За хутором, судя по интенсивной стрельбе, продолжался бой. Над нашими головами свистели пули, заставляли пригибаться к земле. Дальше мы двигались короткими перебежками. Во время отдыха, я стал смотреть в бинокль, и за пятьсот метров от нас, заметил ряды колючей проволоки. За ней проходили траншеи врага. Метров за двести, от немецких траншей, под пулями, красноармейцы лёжа окапывались.