Сергей Сержпинский - Снайпер-инструктор

– Не стреляйте, мы без оружия, – услышал сквозь сон я чей-то голос, совсем рядом.

Ребята заворочались, и я проснулся. Вновь в полголоса, с заметным акцентом из темноты сказали: «Мы перебежчики, хотим воевать против Гитлера». Снайпера разом скинули одеяла и начали испуганно искать винтовки, шарить руками вокруг. Вспыхнула далёкая ракета, слабо освещая небо. На его фоне я заметил два силуэта в нескольких шагах от нас.

– Хенде хох, ком хир, – выдавил из себя испуганно Костя немецкие фразы с русским акцентом. Силуэты высокого роста, с поднятыми руками подошли к нам почти вплотную. Мы с недоверием направили на них винтовки. Я велел Мише обыскать пришельцев. Он их обыскал и тихо проговорил: «Действительно оружия у них нет, в карманах только документы». Я предложил немцам сесть на одеяла и поговорить. Сказал эту фразу по-немецки, Они же говорили, в основном, по-русски.

– Откуда вы знаете русский язык? – спросил я.

– Мы служили в охране концлагеря для военнопленных и там общались с русскими. Язык изучали специально, на всякий случай. Пленных мы не обижали, а наоборот помогали: тайком носили им еду, водку и лекарства.

– Почему решили перейти на нашу сторону, и чем докажете, что делаете это искренне?

– Мы давно поняли преступную сущность фашизма и думали, как с ним бороться. Мы принесли вашему командованию ценную военную карту, и знаем расположение группы армий «центр», которые воюют против вас.

– Мне известно, что концлагеря охраняют эсэсовцы. Вы состоите в эсэс? – задал я каверзный вопрос.

– Да, мы состояли, но формально. В концлагере нас арестовали во время передачи продуктов русским, и хотели за это расстрелять, но потом отправили в штрафную роту на фронт. В пути, из вагона, мы сбежали и собирали разведданные для вас. Миша посочувствовал этим немцам и посоветовал скрыть свою принадлежность к эсэс, ведь эсэсовцев у нас часто расстреливали и даже вешали. Как потом я узнал, перебежчики так и сделали.

Константина и Мишу я оставил в засаде, а сам повёл немцев в роту разведчиков, прямо к Винокурову. По дороге немцы признались мне, что обнаружили нашу засаду сначала по огонькам сигарет, а затем слышали, как мы храпели, когда уснули. Я оправдался перед ними, что мы простужены, поэтому и уснули. Про себя я подумал, что мне везёт, ведь если бы на нас наткнулись другие немцы, то был бы печальный конец в моей биографии, и сделал соответствующие выводы. Но главный вывод, что я какой-то везучий. Уже несколько раз я мог быть убитым, но кто-то свыше отгоняет смерть от меня.

В блиндаж к Винокурову я привёл перебежчиков ещё до рассвета.

Часовой испугался не на шутку, когда я вышел из темноты с двумя здоровенными немцами.

– Это кто такие? – выпучив глаза, спросил он.

– Это свои немцы, – смеясь, объяснил я.

Винокуров спросонья тоже долго не мог понять, почему эти парни в немецких мундирах желают воевать на нашей стороне, хотя в других полках такие перебежчики имелись, человека три или четыре. После того, как Винокуров пообщался с немцами, я уговорил его оставить их в блиндаже до подъёма. Он согласился и нашёл место для сна своим странным гостям. Я тоже очень хотел спать и пошёл в землянку к снайперам.

Рано утром меня разбудили, командир полка вызывал срочно в штаб. Сонный, с опухшим лицом, вошёл я в блиндаж, где уже совещались офицеры. Они обсуждали план прорыва вражеской обороны. Здесь находился и Винокуров. Он успел до моего прихода доложить сведения, полученные от перебежчиков. Наш полк держал фронт на этот раз, протяжённостью не более трёхсот метров, а дивизия около километра. Напротив нас гитлеровцы заминировали места, где танки могут преодолеть реку. Дело в том, что западный берег реки Шеймены был крутой и обрывистый, только там, где русла, впадавших в реку двух оврагов, срезали обрывы, танки могли бы проехать. Но эти овраги, как раз были заминированы.

Командир дивизии полковник Волков, присутствующий на совещании, тоже выглядел усталым и опухшим. В его сузившихся глазах блеснул злой огонёк. Строго глядя на меня, он поставил задачу снайперскому взводу; обеспечить прикрытие сапёрам, которые будут разминировать проходы для танков и пехоты. Он сказал, чеканя каждое слово:

– Держите на прицеле все огневые точки, чтобы немцы боялись высунуться из окопов и дзотов.

А Приладышев добавил:

– Собери всех снайперов, даже тех, кто на отдыхе. В двенадцать часов начнётся наступление, и к этому времени должно быть всё сделано. Ясно?

– Так точно, товарищ полковник, – ответил я.

– Надо говорить «гвардии полковник», – поправил меня сердито Волков. – И Приладышев пока ещё подполковник. Всё, старшина, иди, выполняй!

Про полковника Волкова я много слышал хорошего от бывалых солдат. Он, как и многие командиры, был участник Гражданской войны, до звания полковника дослужился в годы Отечественной войны. Это был храбрый и справедливый командир. После войны я знал, где он живёт и хотел с ним встретиться, но не успел, он умер в начале шестидесятых годов.

––

Погода в этот день разгулялась, светило солнце, окрашивая жёлтые верхушки деревьев в оранжевый цвет. Со стороны передовой стрельбы не слышно, началось затишье, что редко случалось на фронте. К землянкам меня вела живописная тропинка. По старой привычке я смотрел под ноги, надеясь встретить гриб, но в октябре грибов уже бывает мало.

Несмотря на хорошую погоду, я плохо себя чувствовал. Меня шатало, как пьяного, хотелось спать. В голову невольно лезли мысли, что зря я отказался лечиться в медсанбате, но было поздно жалеть об этом. Пересилив недомогание, я вошёл в землянку к снайперам.

Многие из моих подчинённых находились на позициях, и я поручил тем, кто был в землянке сходить за ними. Один из ребят никак не хотел выполнять мой приказ. Он сидел на нарах, и возмущался. «По инструкции мне положено отдыхать после работы», – говорил он. Я пытался ему объяснить, что это приказ командира дивизии, надо прикрывать действия сапёров, но парень упирался. Я психанул и дал ему подзатыльника.

Тот хотел дат мне сдачи, но Морбидадзе, стоявший рядом, удержал солдата и пригрозил, что даст ему по морде, если он будет бунтовать. Парню пришлось подчиниться, и он, недовольный пошёл выполнять мой приказ. Другие снайпера, конечно, тоже не отдохнули, большинство чихали и кашляли, были простужены, находясь в засадах, в любую погоду.

В короткий срок, я расставил снайперов напротив оврагов, по два человека, через каждые десять метров. В этот момент наша артиллерия начала бить по немецким передовым позициям. Дым и пыль клубились над рекой, закрывая обзор пулемётчикам противника, и нам тоже. Пулемёты стреляли наугад. Воспользовавшись такой ситуацией, снайпера улучшили свои укрытия, углубили окопы, замаскировались, как я учил. Наши артиллеристы выкатили лёгкие пушки на берег, и стали уничтожать огневые точки врага прямой наводкой. Потом в небе загудели бомбардировщики и штурмовики. Снижая высоту, самолёты сбрасывали бомбы на обрывистый берег противника, от чего большие глыбы песка и камней сползали в реку. В один бревенчатый дзот бомба попала точно. Я видел, как в реку падали доски, брёвна и части человеческих тел. Немцы, несмотря на нашу бомбардировку, изредка обстреливали нас из миномётов, но самолёты быстро обнаруживали миномётные батареи и накрывали их бомбовыми ударами. Под прикрытием дыма, стелившегося вокруг, действовали сапёры. Снайперам, тоже из-за дыма было не видно противника, и мы бездействовали. Но, когда самолёты улетели, а взрывы от снарядов продвинулись вглубь немецкой обороны, круша вторую линию их траншей, то дым рассеялся, и немцы открыли огонь по сапёрам. Теперь и для снайперов появилась работа. Я заметил на правом фланге метров за триста от нас, в песчаном обрыве уцелевший бетонный дот, и две амбразуры в нём. Пулемётчиков было не видно, только сверкали вспышки при стрельбе пулемётов, да из амбразур струился пороховой дым. Несколько наших сапёров были скошены пулемётными очередями. Меня охватило волнение, во рту пересохло, ноги подкашивались, и пришлось облокотиться на край окопа, чтобы не сползти на дно от внезапной слабости. В оптический прицел, напрягая зрение, я целился примерно минуту, затем выстрелил. Как и ожидал, пулемёт замолк. Я обратился, к стоявшему в окопе рядом со мной, снайперу, по прозвищу «Чуча», его настоящее имя, в суматохе забыл.