Иван Виноградов - Подробности жизни

Никита и до женитьбы был не гульливым, домашним парнем — только что на спортбазу любил ходить. А уж когда женился и когда у них с Ольгой появился свой уголок, он вообще нигде не мог задерживаться и откровенно не понимал, зачем нужно где-то задерживаться, куда-то заходить, с кем-то не дома выпивать. Ведь все равно нигде не бывает лучше и приятнее, чем дома. Зачем же тогда?

В какие-то дни он ехал прямо со стройки в библиотеку к Ольге, у которой рабочий день кончался несколько позже, и ждал, пока она освободится. Если требовалось сделать что-нибудь по ремонту — делал, если не требовалось — садился в читальне, листал журналы или начинал читать новую, отобранную для него книгу. Ольга умела найти среди тысяч книг самую для него интересную. А он умел по-своему хорошо читать эти лучшие книги, в каждой положительной героине находя что-то от Ольги. Или в самой Ольге находил такие же качества, как в тех прекрасных женщинах.

— Ты вот что, — сказал Никита, оглядев свое хозяйство. — Когда дрова кончатся, ты тут ничего не щади — все сжигай. И бруски, и заготовки, даже верстак, если сумеешь разломать.

— Ни за что! — с непонятной решимостью воспротивилась Ольга.

— Глупенькая! — обнял ее Никита. — Если мы выживем, все у нас снова появится. И ты даже не думай что-нибудь сохранять, я тебе просто приказываю. Сбереги только себя да Иришку. Так что вот… И пошли, действительно, спать.

Они уснули незаметно, по-братски обнявшись, уставшие не от любви. И спали так крепко, что не услышали ни новой, второй за ночь, бомбежки (репродуктор Ольга выключила еще перед ужином), ни того, что происходило в соседней комнате. Они оба долго не видели никаких снов. Только где-то уже перед пробуждением Никите приснился остров Любви, существовавший и на самом деле не так уж далеко от Ленинграда — на озере Селигер.

В первый же год после свадьбы Ольга повезла Никиту в Осташков, где жили ее родители и старшие братья. Там молодоженам на весь отпуск предоставили лодку, и они облюбовали себе маленький островок с малиной. Пропадали там целыми днями. Собирали ягоды и купались. И вот все это приснилось теперь Сорокину отчетливо и явственно, как возвращенная действительность. Он проснулся в недоумении: неужели все повторяется? Проснулся рядом с той же, единственно желанной женщиной, и она тоже вместе с ним проснулась.

А длинная блокадная ночь еще продолжалась.

— Что я хочу спросить, Никита, — заговорила Ольга.

— Да?

— Как мы допустили, все это?

Вопрос был не новый. Его задавали люди себе и друг другу чуть ли не с первых дней войны, не понимая неожиданных и жестоких поражений. И хотя уже была произнесена речь Сталина 3 июля и было его же выступление на Красной, площади 7 ноября, что-то оставалось еще неясным, или неназванным, или же не прояснившимся до полного понимания. Как объяснить, к примеру, тот факт, что другой народ, воюющий за неправое дело, одержал такие победы над нами?.. Ну, пусть не народ, пусть временно, а все-таки побеждали. Фронт на Ладоге и на Волге. Москва в полукольце…

— Ты сам не знаешь или боишься сказать? — напомнила Ольга, когда молчание затянулось.

— В общем-то, не знаю, Оля, — признался Никита. — Мы не успели опомниться, как под Ленинградом оказались. Только тут и задумались и поняли кое-что. Сила у них оказалась такая, что мы и не ожидали, — это факт. А наша подготовка, наверно, была не очень-то…

— Хорошо хоть в город не пустили, — проговорила Ольга. — Я ведь уже так решила: если что — Ирочку своими руками, а потом и сама…

— Ты смогла бы?! — ужаснулся Никита.

— А что мы могли ждать от них?

— Да, они, конечно…

— Ты посмотри, что и сейчас-то в городе творится, — продолжала Ольга, — Люди помирают с голоду, и знаешь — кто? Говорят, что первыми начали умирать мальчишки-фезеошники, прямо у станков. Представляешь, как жалко их?.. А еще старики, и тоже в первую голову мужчины. Вчера одного рядом с нашей парадной подобрали — чистенький такой, хорошо одетый, а главное — в кармане у него были две пластиночки хлеба, пропитанные каким-то жиром. Это, значит, он нес кому-то… Не могу! Просто не могу вспоминать.

— Если можно будет вам с Иришкой уехать за кольцо… — заговорил Никита, и Ольга сразу умолкла, прислушалась, — то надо будет уехать, — закончил он.

Утром старик Сорокин не проснулся. Когда Никита и Ольга встали, он уже застыл.

Это было как новоявленное чудо: вечером попросил у бога смерти и к утру помер.

Никита стоял у постели отца ошеломленный. Все прежние представления о смерти вдруг переменились. Слез не было. Плакать было нечем и вроде бы даже не полагалось, поскольку здесь произошло всего лишь исполнение воли отца. Оставалось похоронить старика.

Никита открыл гроб и в удивлении остановился. Все дно гроба было засыпано стружками.

— Это он так хотел… чтобы на стружках?

Ольга не знала. Она только посмотрела в гроб и начала всхлипывать, покачивая головой.

— Как же мы теперь без него с такой жизнью справляться будем? К кому жаловаться придем?

— Ладно, Оля, тут ничего не поделаешь, — остановил ее Никита. — Помоги мне поднять и положить его.

— Надо бы обмыть да одеть…

— Нет времени. Если я опоздаю, меня могут в дезертиры зачислить.

Он подошел к изголовью, Ольга — к ногам старика. Отвернули одеяло. Старик был плоским, а когда стали поднимать, оказался совсем легким.

— Да тут я и один мог бы, — проговорил Никита.

— Он же все время от своего хлеба Иришке отщипывал. Я говорю — не надо этого делать, это только мать может, а он молчит да все свое… Никита, милый, родной мой! — вдруг взмолилась Ольга. — Ты будешь беречь себя? Не оставишь нас одних? Вернешься к нам?.. Ну скажи, скажи! Я не боюсь, если тебя ранят, и ты тоже не бойся, но только обязательно вернись!

Никита даже растерялся:

— Что это ты? Что ты так разволновалась? Я ведь вот, с тобой.

— Испугалась я чего-то. Прости.

Ольга начала быстро и как-то деловито вытирать слезы.

Почувствовав беду в доме, проснулась Иришка. Увидела открытый гроб и своего дедушку в нем. Строго спросила:

— Вы зачем его туда положили?

— Умер твой дедушка, Ириша, — сказала Ольга. — Нет у нас больше дедушки.

— Не умер! Не умер! — заплакала девочка.

— Оденься и попрощайся с дедушкой, — сказала Ольга уже чуть построже.

— Не хочу! Не хочу! — опять затвердила Иришка.

— Ирина, делай, что тебе говорит мама…

Никита вышел в коридор, встретил там соседку Бетти Матвеевну, сказал ей об отце. Потом вместе с Ольгой вынес гроб на улицу; соседка тащила следом саночки своей дочери — они были подлиннее Иришкиных. Соседка сочувственно вздыхала, думая в то же время и о чем-то затаенно своем.

Для надежности гроб привязали к саночкам веревкой и повезли старика в Новую Деревню, на самое ближнее, но совсем не близкое отсюда Серафимовское кладбище.