Иван Виноградов - Подробности жизни

Он пригласил ее, когда уезжал из Ленинграда и грустно прощался с нею на Финляндском вокзале.

«Может, приедешь на воскресенье?» — сказал он на всякий случай, без особой надежды. «А лодка там будет?» — спросила Ольга с улыбкой. «Найдем!» — храбро пообещал Никита, еще ничего не зная сам. «Тогда — может быть». — «Я тебе все напишу, — заторопился Никита. — А потом ты мне напишешь, когда встречать. Ладно?» — «Ладно».

Он все же не очень верил в такое счастье. И в первое воскресенье не дождался Ольги. А перед вторым получил от нее письмо и в нем — «встречай!».

И вот встретил.

Когда они остались на дорожке одни, он вдруг остановился и спросил:

— Неужели это ты?

— А ты еще не узнал?

— Я еще не привык… Я еще — как во сне: и верю, и не верю, и боюсь проснуться.

— Ой, Никита, Никита, чудо ты мое! — как-то легко и радостно вздохнула Ольга, оглянулась на дорожку и поцеловала его.

И тогда он обхватил ее так крепко, что сам испугался: не повредил ли чего?

Они свернули с дорожки в сухой сосновый лес, просветленный в низинках березняком, и пошли дальше без дороги. Поднялись на горку. С одной ее стороны лежало тихое и тусклое под тучами озеро с неподвижной, будто нарисованной, лодкой на нем, с другой была сухая ложбинка с редкими тонкими соснами. Здесь Никита и Ольга постояли молча, любуясь озером и синей холмистой лесной далью за ним, сознавая себя властителями и хозяевами всей здешней красоты. Было всюду тихо. Природа к чему-то прислушивалась.

— Ты никогда не жил в деревне? — спросила Ольга.

— Летом мы ездим всей семьей. Родители-то мои из деревни, но я вырос в Ленинграде… А что, я сильно деревенским выгляжу? — насторожился Никита.

— Мои родители и сейчас в деревне живут, — просто сказала Ольга.

— Вот хорошо! Будем вместе ездить…

Тут он посмотрел на Ольгу, как бы спрашивая, можно ли говорить об этом. Но Ольга или не заметила его взгляда, или сделала вид, что не заметила. Она в это время повернулась в сторону ложбинки с соснами, пригляделась и…

— Покатились? — говорит.

— Как? — не понял Никита.

— А вот так!

Она передала ему свою сумочку, легла на землю, зажала коленями подол платья, сложила на груди руки и, смеясь, покатилась вниз по сухому, усыпанному желтой хвоей склону. Никита побежал рядом, чтобы в любой момент прийти на помощь, если это потребуется. А внизу и сам бухнулся с ней на землю. Они обнялись и так посидели на хвойном ковре, часто дыша и счастливо чему-то улыбаясь. У Ольги высоко подтянулось платье, и Никита отчаянно осмелев, приник лицом к ее голым коленям.

Ольга резко одернула платье и глянула на Никиту с недоумением, будто не узнавая его или не понимая, что с ним.

— Ишь какой! — проговорила она почти шепотом.

— Да нет, ты не думай! — начал оправдываться Никита. — Мне просто… мне очень хорошо с тобой стало. Ты такая…

— Ведь ты почти не знаешь меня, — сказала Ольга.

— Я не знаю? Да я люблю тебя! Ты — моя судьба. Ты — моя главная в жизни.

— Никита, милый…

— Что? — сразу же остановился и насторожился Никита.

— Как же ты так быстро? Ты можешь ошибиться…

— Нет! — остановил ее Никита. — Я не могу ошибиться. Я никого не любил раньше и поэтому не могу ошибиться. Мне только надо знать…

— Я же с тобой, — поняла его Ольга. — С одним тобой, — повторила она.

И тут пошел дождь.

Они быстро вскочили с земли, начали изумленно оглядываться. Но спрятаться было негде. Елок вблизи не виделось, а молодые тощие сосенки укрытия не давали. Никита мог только снять свою фланелевую черную курточку и набросить ее Ольге на плечи. Сам он остался в безрукавке, довольный тем, что будет мокнуть «ради Оли». Ольга, правда, стала настаивать, чтобы они оба укрылись курткой, но дождь пошел настолько сильный, что скоро все это потеряло смысл.

— Ну ладно, — сказала тогда Ольга. — Пусть он идет сам по себе, а мы сами по себе.

Они пошли дальше, не прячась, не ежась, не торопясь, и пришли на базу промокшими до нитки.

— У тебя хоть печка-то есть? — спросила Ольга.

— А как же! Первый сорт.

На крыльце базы Ольга стала отжимать платье, а Никита побежал в дальний конец коридора, где усердно строгал и пилил его напарник, набрал там свежих стружек и щепок, растопил в комнате, уже слегка обжитой, печку. Стружки вспыхнули весело, огонь разгорелся быстро и бойко; Ольга села перед топкой сушиться — тоже веселая.

— Вообще-то ты можешь обсушиться как следует, — сказал ей Никита, тревожась, как бы она не простудилась. — Закройся тут на крючок и сиди себе. А я пока пойду поработаю там и согреюсь не хуже, чем от печки.

Ольга, кажется, соглашалась.

— Ну, так я пошел!

— А ты не пожалел бы для меня сухую рубашку? — попросила тогда Ольга.

— Вот чухна́ недогадливый! — хлопнул Никита себя по голове. — Конечно, пожалуйста!

Он выдвинул из-под койки чемодан, достал из него чистую безрукавку, шитую матерью без лишней экономии.

— Вот она какая! Настоящее платье получится.

— И правда! — обрадовалась Ольга.

— Я тебе вот так постучу, — сказал Никита, подойдя к двери, и показал, как будет стучать: два раза подряд и один — после паузы.

— Хорошо.

Он пошел к своему верстаку и начал строгать рубанком широкий ясеневый подоконник, подготовленный еще с вечера. Быстро согрелся. Потом обработал подоконник фуганком. И начал приглядывать новую работу.

— Да иди, иди, чего ты маешься! — как бы подтолкнул его напарник. — Без тебя справлюсь.

Никита бросил работу и вернулся в комнату, постучавшись в дверь условным стуком заговорщиков.

Красное платье висело на самодельных Никитиных плечиках перед печкой, а Ольга ходила по комнате в его безрукавке, которая выглядела на ней, как очень коротенькое платьице. Никита даже задохнулся немного, когда увидел ее в таком одеянии.

— Ты не смотри на меня, — предупредительно попросила Ольга.

— Я постараюсь, — пообещал Никита. — Хотя, конечно, тут маловато места, чтоб не смотреть… А потом я еще покормить тебя должен, — вспомнил он. — Ты хочешь есть?

— Я и сама кое-что прихватила, — сказала Ольга.

— Вот мы и объединим все вместе, и будет знаешь как хорошо!

Никита любил о ком-нибудь заботиться, и вскоре небольшой, на козелках, столик, наспех, однако без небрежности сколоченный столярами для самих себя, был аккуратно застлан газетами, на него легли хлеб и колбаса, помидоры и Ольгины пирожки и даже кулечек клубники, купленный поутру на станции. Ольга, когда села за стол и спрятала под ним свои голые ноги, перестала стесняться, и у них начался веселый пир. Конечно, полагалось бы пригласить к обеду и Никитиного напарника, но тот, молодец, догадался уйти обедать в станционный буфет. «Там пивка хвачу!» — вроде как подразнил он Никиту, вызвав в коридор.