Дмитрий Власов - Там, за передним краем

Подошел к березкам. Обнял одну из них, прижался щекой к холодной, но такой нежной, атласной коре. Закрыл глаза, на мгновение представил себя дома, в своем саду, около своих березок. Когда же это будет? Но будет, обязательно будет!

Прямо по стволу скользнул золотисто-лимонный листик. Вот он крутнулся несколько раз и лег около коричневого бугорка. Что же это такое? Нагнулся. О, боровик! Да такой упругий! Надломил немного ножку: ни одной червоточины. Белочке на зиму очень бы пригодился. Кстати, она где-то здесь неподалеку бегает. Надо вот сюда, на сучок повесить, пусть сохнет. Найдет, возьмет себе в запас. Потом еще увидел белый гриб, пару молодых подберезовиков. Тоже повесил на сучок. Белочка спасибо скажет.

Вдруг спохватился: «А где кандидатская карточка?» Тронул за карманы. Фу ты, испугался. Вот она. Достал, раскрыл. Смотрит на фотографию. Вроде свое лицо и в то же время — незнакомое. Какое-то строгое, напряженное. Это из-за того, что хотелось солиднее выглядеть. Перечитал записи. Все правильно. Почерк четкий, красивый.

«Кармашек пришью сегодня же. Вот здесь. Как раз орден будет прикрывать карточку». За уголок приподнял его. На красной эмали — четкие буквы «Слава», в центре — Спасская башня со звездой. На солнце все это серебрится, переливается. Вот бы Ира сейчас поглядела!

Кандидатскую карточку положил опять в карман. На всякий случай придерживает рукой. До сих пор ему еще не верится, что он уже в рядах коммунистов, в одном союзе с теми, кто олицетворяет собой все лучшее, что есть у человечества. Большевики-ленинцы… В школе, где учился Вадим, физику преподавала Елена Ефимовна Толмачева. Она не раз рассказывала о своем родственнике Николае Гурьевиче Толмачеве, герое гражданской войны.

…В партию большевиков он вступил в 1913 году, когда ему исполнилось всего 17 лет. Под кличкой Василий работал в подполье на Верхне-Исетском заводе на Урале, в Екатеринбурге, среди трамвайщиков Петрограда.

В тревожные дни 1918 года Николай Толмачев сражался против банд Дутова, в должности помощника командующего Сибирско-Уральским фронтом по политчасти — против Колчака. Был делегатом VIII съезда партии. Внес большой вклад в подготовку политсостава Красной Армии. Вплоть до 1938 года Военно-политическая академия носила его имя.

В мае 1919 года на Петроград начали наступать банды Юденича. Тяжелое положение сложилось на Лужском участке обороны Питера. Толмачев был послан туда в качестве особоуполномоченного. Он многое успел сделать. Но 26 мая у села Красные Горы на отряд красноармейцев, в котором находился и Николай Гурьевич, неожиданно напали белогвардейцы. Завязался ожесточенный бой. Красные дрались, как львы. Но силы были слишком неравны. Бандитам удалось окружить отряд. Вот замолчал «максим» — убит пулеметчик. Комиссар сам ложится за пулемет и косит цепи белых. Кончились патроны. К Толмачеву бегут белогвардейцы. «Сдавайся!» — кричат они. «Коммунисты не сдаются!» — Николай Гурьевич поднял наган к виску и последнюю пулю пустил в себя…

Такие вот люди, всем существом своим преданные делу коммунизма, и обеспечили победу революции, построили новую жизнь. За нее, эту жизнь, и идет сейчас смертный бой. И лучшие, самые стойкие и смелые в нем — опять-таки коммунисты. Еще дома, в 1941 году, Вадим прочитал в газете рассказ о подвиге летчика Алексея Пантелеевича Смирнова. По личному заданию представителя Ставки Верховного Главнокомандования маршала Ворошилова он вылетел на самолете Пе-2 в тыл врага. Нашел там попавшую в окружение группу наших войск и сел на небольшой аэродром, на подступах к которому шел бой. Передал пакет от маршала комдиву и принялся с экипажем ремонтировать продырявленный самолет. Закончили под утро. А когда собрались лететь, к машине подошла группа «безлошадных» летчиков. С какой завистью смотрели они на старшего лейтенанта Смирнова, штурмана Меркурьева и стрелка-радиста Стратиевского! Им бы сейчас тоже быстрее к своим, быстрее в самолеты и бить врага. Да где там. Теперь не скоро выйдешь из окружения… Старший лейтенант вдруг повернулся к ним и неожиданно спросил: «Кто желает со мной лететь?» «Безлошадные» замерли от удивления. Лететь? Но на чем? Объяснил по порядку. Одного — в кабину летчика, другого — к штурману, к стрелку-радисту затолкали четверых. «Могу взять еще одного, — сказал Смирнов. — В бомболюк. Ну, кто храбрый?» На минуту воцарилась тишина. Каждый думал: вдруг створки раскроются? А если придется садиться на вынужденную? Наконец один из летчиков шагнул вперед: «Согласен, — говорит. — Хоть на хвост сажай, лишь бы отсюда выбраться».

Взлетели с большим трудом. К своему аэродрому самолет крался, как говорят, «на цыпочках». И каково же было удивление встречавших, когда увидели, что из кабины летчика высовываются две головы. Штурманов тоже двое. А стрелков-радистов сразу пять человек! Такого авиация еще не видывала! Вот уж поистине нет уз святее товарищества. Для коммуниста Смирнова не было выше чести, чем спасти попавших в беду товарищей. Спасти любой ценой.

Ради боевых побратимов не пожалел собственной жизни Петр Федорович Комаров, пошел на смертельный риск Николаев. Вот это настоящие коммунисты! Быть с ними в одном союзе — величайшее счастье. Но быть — еще не значит стать вровень. Надо очень много «чистить» себя, чтобы хоть чуточку походить на них.

В раздумьях и не заметил, как подошел к своей землянке. Остановился, поправил ремень, расправил плечи, глянул на орден. Порядок! И шагнул вовнутрь. А там уже ждали его. Девчонки, кто на губах, кто на гребешке, кто ложками, исполнили «Встречный марш». На столе стоял большой букет цветов («Дина Абрамова позаботилась», — догадался Вадим). Тут же фляга, кружки, капустная солянка в миске, две открытые банки консервов «второй фронт» (так звали американскую тушенку), бутерброды.

— Девочки, — воскликнула Света, — что я вижу! Да у командира же орден. Выходит, он — дважды именинник: кандидат партии и кавалер ордена Славы! Все! Товарищ командир, я сдаюсь. Без всякого сопротивления сдаюсь. И не смотри на меня, Марина, злыми глазами. Ничего не могу с собой поделать. — А глаза хитрющие, ласковые. Ямочка на щеке так и играет.

— Подожди, Света, — взяла ее за плечи Надя Чуринова, — сначала давайте поздравим. Проходите все к столу. Наташа, плесни всем в кружки. Это мы разведчикам вчера и сегодня не отдавали, — пояснила она Вадиму. — У всех налито? А теперь минутку внимания. — Повернулась к Лаврову. — Я помню, когда вы к нам первый раз пришли. И фразу, сказанную мной: «Здрасьте, я ваша тетя!», помню. По правде говоря, мы не верили, что вы сможете быть и воевать вместе с нами. Долго к вам присматривались. А вы будто ничего не замечали, вели себя ровно, спокойно. Нам очень понравилось, что вы не меняли установившегося у нас порядка, знали, кого, когда и с кем послать на задание. Постепенно мы пришли к выводу: «Вадим — своя девка». Простите за такие слова, но у нас они означают высшую степень признания. Спасибо за то, что были терпеливы, что умели душой чувствовать нас. Вот за это я и хочу выпить. Только, пожалуйста, не будем нарушать фронтовую традицию. Снимите орден и положите его в кружку. Там немного налито, ленточка не намочится. Ну что, девчонки, за командира, за дружбу нашу!