Тихомир Ачимович - Космаец

— Кончено, братья, королевская свеча больше не будет гореть, — шептались горожане, оглядываясь на дверь, чтобы поскорее улизнуть отсюда, с этого дьявольского праздника.

После богослужения в большом зале церковного дома начался пьяный кутеж. Вино лилась, как вода. У музыкантов лопались струны, стоя на коленях вдоль зала, они склонялись перед хозяином. На их смычках трепетали тысячные банкноты.

— Эй вы, черные образины, — комкая длинную бороду, сверкая покрасневшими глазами, кричал Петрович на скрипачей, — почему у вас смычки еще целы?.. Запомните меня, мои денежки и день рождения нашего короля… Пока жив король и такие храбрые сербы, как мы, Сербия не будет коммунистической… А эти, которые шумят, — командир протянул руку в сторону гор, откуда доносилась пальба, — эти скоро завоют от боли. Погодите, вот приедет король, на всех виселиц хватит. Точите ножи, братья сербы… — Но в этот момент Петровича позвали слушать Лондон. Король Петр, по совету своих друзей в Англии, призывал спасать то, что еще можно спасти, призывал «дорогих братьев, сербов, хорватов и словенцев» объединиться в эти великие и решающие дни.

«Только объединившись в борьбе, вы сможете сохранить незапятнанной честь и славу Югославии и увенчать окончательной победой прекрасную легенду храбрости и любви к свободе, которой вы до сих пор восхищали весь мир, — несся в эфире голос короля. — Сейчас, когда победоносные армии Советского Союза стоят на нашей границе с одной стороны, а американские и британские — с другой стороны, я призываю всех сербов, хорватов и словенцев объединиться и присоединиться к Народно-освободительной армии…»

Пьяный майор Петрович выхватил парабеллум и выпустил восемь пуль в радиоприемник. Собравшиеся на пир горожане всполошились, бросились к дверям, музыканты поломали в давке смычки и спрятались под столы, откуда торчали только их ноги. Четники, окаменев, стояли в зале, не зная, что делать.

— Братья, вы слышите? — Петрович схватился руками за голову и со стоном свалился в кресло. — Это же предательство, братья! Наш король предал нас.

— О, господа, прошу маленькое слово, маленькую речь, — не растерялся американский полковник, представитель западной армии у четников, приглашенный на торжество. — Я хорошо знаю вашего короля. Он никогда не капитулирует перед коммунистами. Эта его речь, на самом деле вовсе не его. Это дело рук тех, которых вы называете monkey [37] Monkey — обезьяна (англ.) . . Кто-то другой говорил от его имени.

— Ошибаешься, господин полковник, — закричал Петрович. — Это он говорил. Я знаю его голос, знаю его лично. Он призвал меня присоединиться к коммунистам, призвал моих сербов присоединиться к большевикам.

— Король рассчитал, что так сейчас будет лучше всего, — начал один из командиров.

— Пусть он считает, как хочет, а у меня есть своя голова, — закричал Петрович и повернулся к своей свите. — Прикажите, пусть оседлают коней.

— Его величество…

— …Я хотел на его величество… — грязно выругался Петрович и прибавил: — Теперь он для меня ничто. Он сволочь. Предатель сербского народа… Три года борьбы против коммунистов, и теперь, когда победа уже в наших руках, мы должны сдаться? Да я этого не сделаю, хоть бы мне пришлось головы лишиться.

В зале наступила гробовая тишина. Зная Петровича, как человека, который не жалеет ни чужих, ни своих, никто не посмел встать у него на дороге, противоречить ему, все сидели по углам, опустив головы, молчали. Слышно было, как тикают часы и капает на пол со столов пролитое вино. Начальник обороны левого фланга Западной Сербии сидел в кресле, вытянув ноги, перед его глазами плыли кольца табачного дыма. Борода опустилась на грудь, длинные черные волосы падали по плечам, а глаза сверкали, как у ангорского кота. Он едва дождался, пока ординарец оседлал коня. Ни на кого не глядя, майор подошел к дверям зала и, постукивая шпорой о шпору, как делают люди, стряхивая снег с сапог, несколько мгновений печально смотрел на своих сообщников.

— Дорогие братья, что это вы нахмурились, — спросил он онемевших офицеров и усмехнулся. — Король два раза предал нас, а мы имеем право сделать это только один раз. Не забывайте, что короли меняются, а мы остаемся. Теперь нам нужно спасти свои головы, а там увидим… Сейчас следует поживее убираться отсюда, а то, если мы попадемся партизанам, они сотрут нас в порошок. А пробиться отсюда можно, только обманув немцев. Я считаю, что нам нужно подаваться на Ва́лево, а там и Срем недалеко. Перейдем к союзникам в Италию. Кто за этот план, седлайте своих коней и будем пробиваться, пока нас еще не заперли здесь, как овец в загоне.

— И я так считаю, господин Петрович, — первым встал представитель западных сил в штабе четников. — Битва, которую вы три года вели против партизан, еще не проиграна. Близки уже те дни, когда ореол вашей славы засияет над Сербией. Мое правительство никогда не допустит, чтобы сюда, на прекрасные Балканы, пришли коммунисты. Ваши трудности — это трудности времени. И сейчас самым важным является сохранить армию. Я совершенно согласен с вами, господин Петрович, что отряд должен сегодня же ночью покинуть эту проклятую дыру.

— Я не согласен, — поднялся командир одного из отрядов, — ни с вами, господин начальник, ни с господином полковником. Если нужно уходить отсюда, это нужно сделать днем. Ночью эти мужики, которых мы мобилизовали, разбегутся по окрестным лесам. Вчера, пока мы подошли, я потерял сто пять винтовок и четыре легких пулемета. Они выходят за нуждой и больше не возвращаются в колонну. Двоих я догнал верхом и расстрелял… Да к тому же у меня еще нет охоты идти за границу.

— А на что ты, брат, надеешься? — спросил его майор.

— Послушай ты меня, брат Драган, — перешел на фамильярный тон командир отряда, — ты меня знаешь больше десяти Лет. Мы, как говорится, вместе росли. Я люблю свою Сербию и готов плакать, когда вижу, что мы теряем ее, но покинуть ее я не могу.

— Нет другого выхода. Русские готовы перейти нашу границу, а партизаны маршируют по всем дорогам, — подходя к двери со своим товарищем, говорил Петрович. — Мы должны отступить. В пятнадцатом году сербская армия выдержала тяжелые бои и благодаря американским силам опять вернулась…

— Тогда был король со своей армией, а сейчас ты слышал, что он говорит…

— Наплюй на короля и спасай свою шкуру… Мы будем отступать только ночью. Кто сегодня бежит от нас, завтра будет просить пощады. Я верю, что придет день, когда наши салоникцы будут приводить своих детей, чтобы отдать их в нашу армию.

— Сейчас они своих детей отдают коммунистам.

Петрович не ответил, вскочил в седло и хлестнул коня. За ним вытянулась длинная колонна свиты на конях. Под железными подковами лошадей звенела булыжная мостовая, дрожали стекла в окнах. Улицы были пустынны, словно город вымер. Опущены жалюзи на лавках, закрыты кино и театр, только в кафанах раздавался пьяный шум, но к вечеру и он стих. Комбинированный отряд незаметно отступил из города. На заходе солнца последним покинул город арьергард. Слабый немецкий гарнизон и небольшие группы недичевцев и льотичевцев не представляли серьезного препятствия для пролетерских бригад, которые с трех сторон подходили к городу и зажимали его в кольцо.