Тихомир Ачимович - Космаец

Космаец еще никогда в жизни не видел такой огромной силы. Танки, противотанковые орудия, гаубицы, тяжелые минометы, броневики и автомобили, тысячи солдат, сотни нагруженных лошадей, бесчисленное количество телег — все стоит и ждет одного заповедного слова — вперед.

На деревьях, как воробьи, расселись ребятишки. Среди бойцов снуют крестьяне, многие еще в гунях, они ищут свои части. Перед трибуной стоят люди постарше со скрещенными на груди руками, с обнаженными головами, с высохшими лицами, запавшими глазами. Они здороваются с представителями окружного комитета. Все знакомы. Все подпольщики. Пожилой мужчина с пепельной бородой сосредоточенно посасывает погасшую трубку и всматривается в тесные ряды пролетеров, словно ищет кого-то. Погоди, погоди-ка, его лицо знакомо Космайцу. Раде напрягает память, и ему вспоминается сорок первый год. Поражение в Сербии и отступление в Боснию. Да ведь это же их проводник, что вел через заваленный снегом Ру́дник. И вот куда он теперь пришел, куда привел их.

— И откуда только собралась такая армия? — Катица поднимается на цыпочки и до боли вытягивает шею, она поворачивается во все стороны и видит вокруг море голов.

— Ты помнишь, сколько нас было, когда нашей бригаде вручили знамя? — спрашивает ее Штефек.

— Все мы тогда помещались в одной деревенской школе.

— А теперь нам и на такой поляне тесно.

— Ничего, будет еще теснее.

— А сколько нас?

— Нас и русских двести миллионов, — улыбается Звонара.

Отдельные голоса терялись в общем гуле толпы. Шум сделался невыносимым и смолк только тогда, когда на трибуну поднялись несколько человек, одетых в перетянутые желтыми ремнями простые солдатские куртки с широкими желтыми нашивками на рукавах, в хромовых сапогах. Среди них пестрели крестьянские гуни, женские платья… И поле ответило рокотом, похожим на глухую артиллерийскую канонаду.

— Да здравствует Красная Армия! — раздался чей-то голос и сразу потонул в буре голосов, которая поднялась над толпой и полетела вверх по ущелью, к Космаю, и вниз, по узкой равнине, на восток, навстречу братьям русским.

— Товарищи, братья и сестры, бойцы и командиры, разрешите мне поздравить вас с этим торжественным днем — наши части выступают на соединение с Красной Армией…

Все вздрогнуло, будто раскололась земля. На холмике за селом загремели залпы трофейных пушек, передовые охранения открыли огонь из пулеметов, в лесу ахнула дюжина гранат.

— Разрешите мне сообщить вам, — когда утихли возбужденные голоса, продолжал оратор с трибуны, — вчера в шесть часов части правого фланга нашего корпуса встретились с войсками Красной…

— Ура!.. Вперед на встречу с русскими, — к небу опять поднялся могучий вал голосов. — Ура-а-а!..

— Дорогие братья, мы долго ожидали этого торжественного дня. Мы ждали его, как узник — свободу, как озябшие — солнце, а голодный — кусок хлеба. Мы пробивались сквозь трудности, неся в сердцах надежду. Мы умирали на штыках, не закончив слова, мы дрогли от холода и умирали от голода… Самые любимые товарищи остались на каменистых скалах Ло́вчена и Игмана, в Дина́рских лесах и в снегах Старой Плани́ны. Наш народ никогда не забудет Ко́зару и Суте́ску, как не забудет он Крагу́евац, Ба́ницу и Ясе́новац [52] Крагу́евац, Ба́ница, Ясе́новац — места, где были немецкие концлагери. . История вечно будет помнить этот день, будет помнить братьев с востока, советских солдат, которые на своих плечах принесли нам солнечный свет свободы…

Голос оратора звучал как гимн, его все чаще прерывали аплодисменты и приветствия.

Космаец стоял в первом ряду батальона, перед самой трибуной, он хорошо видел оратора: высокий, стройный человек средних лет, глаза его горят от волнения. Космаец вместе со всеми кричал здравицы, а в мозгу проносились картины сражений, перед глазами вставали погибшие товарищи, с которыми он начинал свою ратную жизнь: первый комиссар отряда Бра́нко Аксе́нтьевич, командир роты Ве́сич, плечо к плечу с ним Космаец шел в первую атаку; Ла́лич, из его рук Раде получил пулемет, Сте́ва, вместе с которым он захлебывался в быстрых волнах Дрины, и еще многие и многие, они шли, но не дошли, не дожили до этого митинга, оставшись на полях сражений как часовые прошлого.

Космайца захлестнула волна воспоминаний, и он не заметил, как сошел с трибуны оратор, не слышал последних взрывов рукоплесканий и очнулся, лишь услышав команду к маршу. Рота за ротой вытягивались в длинную цепь, держа путь к Космаю.

Шли под развернутым красным знаменем, быстрым шагом, готовые бежать, поднимались на горы, спускались в ущелья, пробирались сквозь лес, переходили вброд горные речки и опять выходили на круглые плоскогорья, откуда как на ладони была видна Ро́гача — историческое село, вытянувшееся на несколько километров вдоль тихой реки Тури́и, спрятанной в глухой тени ветвистых ив, место, где скрывались партизаны, а дальше виднелись и другие села: грязная Дрлу́па, каменистая Ду́чина со своими великолепными дубравами, Сто́йник, затерявшийся в садах, уничтоженные пожаром Ба́бе и Барна́ево. За спиной бойцов остались поросшие виноградниками и фруктовыми садами горы Лали́нац, Ковия́на, Лупо́глав, вытянувшиеся одна за другой в нескольких километрах от Космая.

Через полтора часа ускоренного марша батальон поднялся на вершину горы и от него отделилась группа всадников, свернула на узкую тропу и быстро скрылась из виду. Спускаясь под гору, кони спотыкались, из-под копыт летели камни, катились вниз, гудели и падали в бездну, пугая и поднимая с деревьев птиц.

Всюду стояли скелеты сгоревших загонов, голодно щерились входы партизанских землянок, построенных в первые дни восстания. На ровной террасе кони ускорили шаг. Партизаны молча ехали один за другим. Впереди ехал Космаец, за ним на лошади комиссара Звонара с автоматом на груди, следом все его отделение. На краю террасы потпоручник остановился, выскочил из седла и, ведя коня за узду, подошел к засыпанному желтыми листьями и поросшему травой холмику, снял шапку и опустился на колени.

— Здесь, в братской могиле, похоронено шестьдесят два партизана, — сказал Космаец, когда подошли бойцы и опустились с ним рядом. После короткого молчания он встал: — Похоронив их, отряд дал клятву и пошел в бой.

Космаец сломал несколько еловых лап, нарвал охапку пожелтевшего папоротника и красных ветвей боярышника, положил их на вершину холмика, не сказав ни слова, взял коня за узду и двинулся к своему селу.

На опушке леса он уже издалека увидел нескольких крестьян, собравшихся у завязшей в грязи телеги, нагруженной доверху жердями. Две тощие коровенки, впряженные в ярмо, извивались под острыми укусами кнута, горбились, стонали, скользили и падали на мозолистые колени. Потные, грязные крестьяне в кожухах подставляли спины, страшно кричали и не заметили, когда появились партизаны.