Велько Ковачевич - Молодой лес

Большое помещение лесопилки Сильного, самой крупной на Витуне, к полудню было битком набито народом. Меня удивило, что сделали с этим цехом: из запущенной мастерской он превратился в праздничный зал. Кто не видел его утром, никогда не поверил бы, что это помещение было забито пилами, станками, инструментами для шлифовки, маховиками, длинными и широкими ремнями, которые шли от пола до потолка. От всего этого не осталось и следа. Его новый пол из белых ясеневых досок, хорошо оструганный и вымытый, был бы к лицу многим образцовым залам. Деревянные стены украшали крупные лозунги и флаги.

Я узнал свои же слова, которые часто любил повторять: «Мораль — наше самое сильное оружие», «Слова подтверждаются делами». Кому пришло в голову повесить их на стену как раз сегодня, когда я готовлюсь к испытанию? Не хватало еще, чтобы написали: «Испанец, ты помнишь эти свои слова? Верен ли ты им?» Если бы я случайно вошел в зал раньше всех, ручаюсь, эти лозунги наверняка там не висели бы, несмотря на их ценность. Сейчас уже не начало — мы на пороге сорок второго года.

На помосте, сколоченном наскоро, возвышающемся на метр над полом, расположились сельские музыканты. Они держали разные инструменты. Двое музыкантов были в поношенной форме пожарников, третий — в форме стражника, еще один — в черном одеянии трубочиста, остальные были одеты еще смешнее: наполовину в штатском, наполовину в военном. По своему внешнему виду они резко отличались от остальных людей в зале. Инструменты тоже были под пару им. Настоящего инструмента, как я понимаю, и не было: латаная гармошка, два почерневших барабана, несколько ржавых труб и прочие духовые инструменты, с которых словно только что смахнули пыль. Каждый музыкант имел по меньшей мере два инструмента, из которых один он держал в руках, а другой поставил у ног. Но что меня больше всего удивило — это их ноты, самые настоящие ноты. В ожидании начала торжества музыканты брали то один, то другой инструмент, рассматривали его, прилаживали, пробовали, листали нотные тетради, о чем-то договаривались. Возле них почему-то вертелся Глухой. Ну конечно! Разве что-нибудь могло обойтись без него?

Я и сам не знаю, когда началось празднество, что предшествовало моему выступлению, было ли о нем объявлено? И вообще было ли какое начало? Помню только, что я неожиданно очутился на трибуне, сколоченной из ящиков. Там простоял я несколько минут над толпой, ожидая, пока она немного утихнет. Но люди еще с утра так расшумелись, что их, казалось, уже ничто не могло утихомирить. Шум все усиливался. Но вот несколько раз в зале прозвучало мое имя. Я решил не ждать и начал говорить, стараясь перекричать стоящих в зале. Вначале я почти не слышал себя среди сотен голосов. Я напрягался, чтобы перекричать дружный гомон людей и заставить их слушать меня. Чем дольше я говорил, тем отчетливее слышал свой голос. Люди успокаивались, и вдруг неожиданно наступила тишина. Это смутило меня, я остановился, чтобы подобрать фразу. И вдруг увидел Весну. Я замахал руками, как дирижер, и соскочил с трибуны.

Как вести себя дальше, что делать? Боюсь ее близости и в то же время счастлив, что она здесь. Неужели сегодня мы будем отделены друг от друга толпой? С этим я не могу примириться. Подойти к Весне не смею. Просто подойти и остановиться возле нее, когда люди не спускают с меня глаз? Чувствую, что снова начинаются мои старые терзания.

Хочу украдкой взглянуть на Весну, но и это мне не удается. Мы с ней окружены и отделены друг от друга многими людьми. Каждый мой взгляд, слово и движение на глазах всего зала.

Какой-то местный житель, взявший на себя роль распорядителя, объявил о начале танцев в честь освобождения их местечка и выразил желание честь открытия танцев предоставить мне, как храброму командиру и первому бойцу Витуны.

Толпа освободила середину, плотным кольцом сбилась вдоль стен. Пожилые крестьяне разошлись по домам. После их ухода стало просторнее, веселее.

Люди смотрели на меня, я на них. Музыка гремела, звала. К ее ритму мы с трудом могли приспособиться. В другом месте и в другое время трудно было бы придумать более удобный случай, когда парень может подойти к своей девушке и пригласить ее на танец.

Но для этого, мой дорогой Испанец, надо обладать исключительной смелостью. Если бы ты очутился на вершине Витуны, то и там побаивался бы своей совести и чужих глаз!

Возможно, на этот раз я решился бы пригласить Весну, будь она ближе, но нас разделяла толпа. Судя по словам распорядителя и поведению собравшихся, открытию танцев придавалось особое значение. Весь зал внимательно смотрел на меня. Глаза девушек словно звали: пригласи меня. Если выбрать одну, обидишь другую. Поэтому нельзя выбирать. Но пригласить кого-то надо. Я решил пригласить самую близкую ко мне. Ею оказалась маленькая шустрая партизанка. Зал зааплодировал нам. Едва мы сделали несколько поворотов, за нами в круг устремились другие пары. Мы кружились все быстрее, подчиняясь музыке и настроению зала.

Я не спускал глаз с того места, где стояла Весна. Туда я упорно тянул свою партнершу, порой сталкиваясь с другими парами. Меня не покидает уверенность, что она там, что ждет меня. Еще несколько поворотов — и я увидел ее. Весна стояла в группе молодых людей, разговаривала с ними. Я потянул свою девушку еще сильнее, чтобы быть еще ближе к Весне. Едва окончится этот танец, я встану возле Весны.

Рядом с Весной стоял Глухой, оживленно что-то рассказывал, держа ее за руку, словно собираясь начать танцевать. Он следил за мной взглядом и подмигивал, но я не мог понять, что он затевает. А он что-то готовит. Но вот он потянул Весну как бы на танец, но танцевать не стал, а втолкнул Весну между мной и моей партнершей, которую обхватил руками за талию и оторвал от меня. Весну он бросил прямо в мои объятия. Отступать мне было некуда.

Мы стояли смущенные, не понимая, что, в сущности, произошло, как получилось, что мы оказались в объятиях на виду у всех. Танцевать мы начали боязливо, совсем медленно, просто топчась на месте и повинуясь внутренней музыке, звучавшей в нас. Не нужны были слова, они только испортили бы неожиданное счастье.

Такое счастье приходит раз в жизни, и в течение нескольких мгновений наверстывает все потерянное время, которое не было и не будет благосклонно к таким, как мы. Я держал девушку в объятиях, прижимал к себе. Просто не верилось, что это она. Впервые я чувствовал такую близость женского тела. Я прижимал ее к себе все нежнее, слышал, как ее сердце бьется возле моей груди. Ее щеки обжигали меня своим огнем, ее длинные волосы щекотали мою шею и лицо, и я, закрывая глаза, старался поймать их губами. Мои глаза искали ее глаза, в которых скрывалось нечто большее: та девушка в окне, чей взгляд разбудил меня. Но она держала свои глаза закрытыми, и я видел, как подрагивают ее веки.