Николай Камбулов - Тринадцать осколков

— Как он может так о командирах…

— А ты, Самбуров, не слушай. Когда я приходил получать продукты, он всегда встречал вопросом: «Не знаешь, скоро ли отведут на отдых?» Пришел на фронт отдыхать! Эх ты, возьми себя в руки! — хлопает Мухтаров по плечу Григория Михайловича.

Тот ежится:

— Подохнем, как крысы… Не хочу так, уйду отсюда.

— Сиди и не паникуй! Ты кто есть? — Али смотрит в одутловатое лицо Панова. — Забыл? Напоминаю: боец Красной Армии. Понял? Молчишь! Или уже слова не можешь выговорить?

Григорий, поджав под себя ноги, что-то беззвучно шепчет пухлыми губами. Неподалеку раздается пистолетный выстрел. И когда звук замирает, приглушенный тяжелыми сводами катакомб, Панов кричит:

— Вот, слышали? К черту! Не могу!..

— Не можешь! — кричит Мухин. — Али, дай ему нож, пусть он перережет себе горло.

— Дай, — поддерживают Алексея со всех сторон.

— Пусть сделает себе харакири, самурай.

— На, бери, — воспламеняется Мухтаров. — Бери, чего смотришь? — Али сует рукоятку ножа в трясущиеся руки Панова.

Откуда-то появляется Генка. Он подбегает к Григорию, воинственно пытается защитить его. Но тот пятится назад и грузно падает. Спрятав голову под шинель, Панов стонет долго и тоскливо. Гена по-взрослому сокрушается:

— Вот беда, совсем Григорий Михайлович пал духом.

Очажки паники вспыхивают и в других местах, но тут же гаснут, словно зажженная спичка от сильного ветра. Уже многие знают, что погиб Шатров. Мухин сокрушается:

— Отчего так в жизни происходит, — говорит он. — Хорошие люди погибают в тот момент, когда они очень нужны… И Правдин вышел из строя…

— Война, — одним словом отзывается Чупрахин. Помолчав, Иван добавляет: — Место погибших займут другие, Алеша.

Я советовал Кувалдину взять руководство обороной в свои руки. Егор докладывал Правдину. Что тот сказал — не знаю. После этого Кувалдин куда-то ходил, может, с людьми беседовал. Потом, примостившись на камне, освещенном со стороны входа, читал написанный Шатровым приказ о создании подземного полка. Сейчас сидит в изголовье у Правдина, держит в руках исписанные листки бумаги. «Нельзя медлить, Кувалдин!» — хочется сказать ему. После гибели Шатрова и выхода из строя Правдина в катакомбах наступило оцепенение. Что-то надо делать. Неужто Кувалдин не думает об этом?

— Готов? — заметив Егора, спрашивает политрук.

Напряженно вслушиваюсь в голос Кувалдина. Читает медленно, с расстановкой, словно боится, что Правдин устанет слушать.

— «Товарищи бойцы, командиры, все, кто сейчас находится в катакомбах! Мы попали в сложную и очень тяжелую обстановку. Но это не значит, что мы лишены возможности сражаться с гитлеровскими захватчиками. Все мы тут — советские люди, многие из нас коммунисты, комсомольцы. А это значит, что мы и под землей, испытывая невероятные трудности, обязаны найти в себе силы и умение беспощадно мстить врагу, всеми доступными средствами наносить ему урон.

Именем Родины, партии большевиков, Советского правительства приказываю:

Из всех имеющихся сил и средств сформировать две линейные стрелковые отдельные роты, которые свести в особый полк подземной обороны Аджимушкайских катакомб.

Командирами рот назначить: первой стрелковой роты — младшего лейтенанта Донцова Захара Ивановича; второй стрелковой роты — старшего лейтенанта Запорожца Никиту Петровича.

Командирам рот немедленно приступить к формированию подразделений и ожидать дальнейших указаний.

Создается взвод разведки в составе двадцати человек. Командиром взвода назначается боец Чупрахин.

Создается из восьми человек хозяйственный взвод во главе с бойцом Али Мухтаровым. Командиру взвода немедленно приступить к выявлению продовольствия, водных источников, боеприпасов, медикаментов, медицинского персонала.

Для поддержания особо строгого порядка и дисциплины, диктуемых трудностями обстановки, учреждается военный трибунал. При разборе дел о нарушивших порядок и воинскую дисциплину трибуналу руководствоваться советскими воинскими законами, требованиями обстановки, честью и совестью бойца Красной Армии.

Установить для провинившихся следующие меры наказания:

1) За трусость и неповиновение командиру — расстрел.

2) За менее тяжелые преступления — 15 лет строгого тюремного заключения. Срок заключения осужденный отбывает немедленно по выходе из катакомб.

Члены трибунала не освобождаются от своих служебных обязанностей и разбирают дела провинившихся в порядке общественного поручения, исходящего от комиссара полка.

Приказ вступает в силу немедленно.

Приказ подписали:

Егор передает приказ политруку.

— С людьми, которые упоминаются здесь, разговаривал? Они согласны? — спрашивает Правдин.

Политрук тыльной стороной руки вытирает лицо. Ему трудно говорить. Он то и дело облизывает пересохшие губы. Под раненой ногой не скатка шинели, а бурый холмик, набухший кровью.

— А другие как? — продолжает интересоваться он.

— По-разному смотрят. Есть и зайчонки. Сегодня один такой руку на себя поднял.

— Плохо… Надо наводить порядок. Ведь мы можем это сделать, лейтенант Кувалдин?

— Наведем, Василий Иванович.

— Ноги нужны, как птице крылья, — закрывая глаза, говорит политрук. — А приказ немного суров… Пусть будет таким… шатровским приказом. Но полком ты будешь командовать, а под всеми приказами ставь имя Шатрова… Полегчает мне — поговорим подробнее. — Чтобы скрыть боль, отворачивается в сторону.

— Приказ хороший, — шепчу я Егору. — Созывай бойцов.

— Поддерживаешь?

Кувалдин медленно поднимает голову и в упор смотрит на меня. Не знаю, что он видит на моем лице, только вдруг протягивает руку:

— Спасибо, находись при мне.

Возвращается Чупрахин. Он приводит с собой девушку, похожую на мальчишку-подростка. У нее черные, с прищуром глаза, на щеках веснушки, из-под шапки выглядывают короткие пучки волос цвета медной нити. Через плечо — пухлая медицинская сумка.

Иван докладывает:

— Привел, Егорка. Чистый хирург. Не узнаешь? Маша Крылова. А как он? — взглядом показывает на политрука.

Отвожу в сторону Ивана и сообщаю, что Кувалдин теперь не Кувалдин, а командир полка.

— Дури мне тут! — возражает Чупрахин. Подумав, заключает: — Ну и пусть! Мне что: командир так командир, лишь бы не кусался да порядок знал.

И с серьезным видом стал наблюдать, как Маша разбинтовывает ногу. Осмотрев стопу, она по-книжному заявляет:

— В учебнике полевой хирургии подобные случаи не описаны, и я не могу рисковать вашей жизнью…