Амаяк Сирас - Арарат

— Но, майрик-джан… — замялась Елена, — теперь и я на нуждаюсь: получаю зарплату, и Асканаз мне помогает.

— Я знаю, но, может, не хватает тебе? Я и подумала: женщина молодая, да и ребенок у нее…

— Спасибо тебе, майрик-джан.

— За что ты меня благодаришь и на что мне твоя благодарность?! — резко остановила ее Шогакат. — Ты бы меня спросила: а я-то тебе благодарна?

Елена глубоко уважала Шогакат-майрик, которая никогда не пыталась вмешиваться в семейную жизнь сыновей и ограничивать самостоятельность невесток. Со смущением поняв смысл ее слов, она сдержала себя, мягко ответила:

— Да успокойся, мама-джан. Ты лучше скажи, есть ли у тебя новая весточка от Ара? Вот и Асканаз ни слова не написал о Зохрабе. Мучаешься ты за всех…

— Лишние слова, Елена. Я тебе прямо скажу: мне причинила бы меньшее мучение плохая весть с фронта, чем причиняет та позорная весть, которая гуляет в городе относительно твоего поведения… Как ты решаешься принимать у себя этого негодяя?

— Мать!..

— Да какая я тебе мать?!

Елена закрыла лицо руками и разрыдалась.

Шогакат склонилась над кроваткой Зефиры, несколько мгновений с нежностью смотрела на лицо спящей внучки, поцеловала выпроставшуюся из-под одеяла ручку и молча подошла к Елене. Переборов волнение, она снова заговорила:

— В тот день, когда я услышала голос Асканаза, приносившего присягу, мне казалось, что я самая счастливая из матерей… Знала, что все мои четыре сына защищают честь родного очага. Волновалась за Ара, а он мне недавно написал: «Не беспокойся, мама-джан, не отстаю я от товарищей, и днем и ночью сражаюсь с врагом». Понимаю я, что хотел сказать мой мальчик… Вот и в газете написали о них, Седа мне показала, считают их «гордостью родного края». Конечно, молодость — хорошая вещь, но честь выше всего, поверь мне, Елена! Веди себя так, чтобы никто не мог сказать худого слова о тебе, о нашей семье!

Елена вытерла слезы, с трудом произнесла:

— Майрик-джан, неужели ты думаешь, что я не горжусь Асканазом, Вртанесом, Ара?.. Я уверена, что и мои Зохраб отличился на войне и что я могу гордиться им.

— Вот и веди себя так, чтобы быть достойной его!

Елена пристально взглянула на Шогакат-майрик, вгляделась, и ей показалось, что она до сих пор не знала этой женщины, сидевшей рядом. В ней как бы воплотились те священные чувства, которые владели людьми в дни войны. В ее взгляде Елена читала и любовь, и тоску, и справедливый гнев.

Шогакат-майрик поняла, что происходит в душе невестки. Она долго и задушевно говорила с ней и, лишь убедившись, что невестка одумалась, сдалась на просьбы Елены остаться, ночевать у нее. «Страдания послужат ей на пользу…» — решила умудренная годами женщина.

Ашхен только что вернулась домой из госпиталя. Настроение у нее было подавленное. По дороге она забегала к Шогакат-майрик, и та откровенно рассказала ей о своей беседе с Еленой и о том, как она возмущена поведением Заргарова. Ашхен старалась уверить ее, что Елена примет во внимание советы свекрови. Она обещала при первом удобном случае поговорить с Еленой.

Но в этот день Ашхен сама была сильно взволнована и не могла долго оставаться у Шогакат-майрик. Приведя ребенка из яслей, она накормила его и уложила спать раньше обычного: ей хотелось еще раз внимательно перечитать письмо Тартаренца, которое ей вручили перед уходом из госпиталя. Лампочка под голубым абажуром освещала Ашхен, лицо ее выражало удивление и недоверие. Губы чуть слышно шептали: «Если это действительно так, то, значит, произошло чудо…» Удивление ее было вызвано письмом мужа. Вот что писал Тартаренц:

«Бесценная моя Ашхен, хочу тебе сообщить, что твое имя так же известно в нашей части, как имя героя. И это заставило меня совершать подвиги. Я помню твой наказ — так сражаться, чтобы ты имела право гордиться мной. Так вот расскажу тебе несколько случаев, а ты уж суди сама… Идет бой… Враг осыпает нас огненным градом. Подступают танки (ах, если б ты знала, что это за ужас!), но у меня в руке петеэр, я спокоен. Даю танку подойти совсем близко и открываю огонь! Танк остается на месте. Если б мои товарищи действовали так же хладнокровно, все было б прекрасно! Но не каждый же умеет владеть собой… А после сражения Гарсеван похлопал меня по плечу и говорит: «Вот боец так боец, понимаю!..» Ну, сама знаешь, что он за человек, — так расхвалил, что просто неловко. В последнем бою ранен был Унан. Я вынес его из огня и доставил в госпиталь… Но… ты только не огорчайся и не пугайся!.. На этот раз и меня ранило. Если останусь жив и мне выпадет счастье увидеться с тобой, буду считать, что исполнились мои заветные желания…»

После нежных излияний следовала подпись Тартаренца.

— Если бы хоть половина этого была правдой!.. — невольно вырвалось у Ашхен. Она встала с места, несколько раз беспокойно прошлась по комнате. «А если все это не правда, а только фантазия? Что ж, пусть это будет хотя бы мечтой, лишь бы он нашел в себе силы осуществить ее!»

Эти мысли целую неделю тревожили Ашхен. Получив письмо от Гарсевана и Берберяна, она внимательно вчитывалась в каждую строчку, желая найти в них хотя бы намек на упоминаемые Тартаренцем события. Но в их письмах не было ни одного слова о них.

Ашхен никому не показала письмо мужа, так как вообще не имела привычки читать другим его письма, хотя часто корреспонденты газет просили у нее письма фронтовиков (всем было известно, что покинувшие госпиталь бойцы переписывались с ней).

В воскресный вечер Ашхен лежала на кровати, уложив Тиграника рядом с собой. Она рассказывала ему об отце, который сражается со злыми фашистами, сказки о воробушках и котятах, и под ее рассказы Тиграник незаметно уснул. Ашхен взяла со столика газету и стала просматривать сообщения Совинформбюро. В газете писали об «упорных оборонительных боях на Кавказском фронте…» Стоял конец октября.

Ашхен прочитала о том, как снайперы на одном из участков фронта прицельным огнем уничтожили 126 гитлеровских солдат и офицеров; о том, что «их пример воодушевляет других бойцов…» А как же Тартаренц? Ашхен еще не решила, что она ответит мужу. Он сообщает, что был ранен. По какому же адресу писать ему, почему он не указал? Тревога Ашхен росла. Когда она еще получит новое письмо?.. Отложив газету, она потушила лампу и натянула одеяло повыше.

Через час Ашхен уже крепко спала. Под утро в дверь постучали. Но Ашхен снилось, будто она стоит на какой-то высоте и ей надо спрыгнуть вниз. И вдруг сквозь сон она услышала стук. Она присела, прислушалась. Уже рассветало. Кто бы это мог быть? Стук повторился. Она встала, остановилась на пороге комнаты и спросила: «Кто там?», но неизвестный ничего не ответил, он продолжал настойчиво стучать. Ашхен громко крикнула: