Амаяк Сирас - Арарат

Душа у Ашхен разрывалась от горя и гнева. Какая горькая судьба! Ведь случись налет часом позже, и Габриэл был бы уже в глубоком тылу… Она не могла утешиться, не могла найти и слов утешения для Михрдата.

Трое бойцов осторожно опустили тело Габриэла в могилу. Михрдат первый положил горсть земли на прах сына. Поднялся могильный холм, раздался залп в честь погибшего.

Михрдат, не поднимавшийся с колен, упал грудью на могильный холм, поцеловал его, затем взял горсть земли в платок, спрятал его, горестно шепча:

— Прахом станет твое милое лицо, твои черные глаза…

Грачик отвернулся; он не мог сказать ни слова, а хотелось сказать безутешному отцу: «Ты можешь гордиться тем, что воспитал доблестного сына».

…Опустив голову, Ашхен медленно возвращалась в санбат. Прядь волос выбилась из-под пилотки на лоб. Холодный ветер играл этой прядью, безразличный ко всему, что творилось на свете.

ГАРСЕВАН вздохнул и открыл глаза. Взгляд его упал на прикорнувшего у лампы с книжкой в руках Унана.

— Ну и жарынь! — проговорил он, поднимаясь с постели, — Вся рубашка вымокла! И жалит что-то, не поймешь — комары или мошкара…

— Угу, — неопределенно отозвался Унан, не отрываясь от книги.

Стоял август тысяча девятьсот сорок третьего года. После удачных боев под Малгобеком часть получила новое задание: преследуя и истребляя неприятеля, она продвигалась вперед. В августе гитлеровцы, дорвавшиеся до предгорий Кавказа, были отогнаны к Новороссийску, к Анапе и Таманскому полуострову. Здесь они укрепились и, видимо, любой ценой решили сохранить эти опорные пункты. На Центральном и других фронтах летнее наступление гитлеровцев потерпело неудачу, и Советское Информбюро каждый день сообщало радостные вести. Под мощными ударами Советской Армии обескровленные немецкие дивизии отступали на запад, оставляя на полях сражений тысячи трупов, бросая боевую технику.

Уже больше месяца, как дивизия Араратяна была переведена во второй эшелон. Надо было укомплектовать подразделения и обучить новое пополнение. Командующий армией Денисов приказал ежедневно информировать его о боевой подготовке дивизии.

Гарсеван выглянул за дверь землянки. Было еще совсем темно. В последнее время ему вообще плохо спалось по ночам и не только потому, что он все время рвался обратно на фронт. Гарсевану не давала покоя мысль о судьбе брата. Чем ближе подходила его часть к тем местам, где был захвачен в плен Аракел, тем больше росла его тревога. Где теперь Аракел — угнан ли в Германию, находится в концлагере для военнопленных или на принудительных работах? Все уже знали, что, не считаясь ни с каким международным правом, гитлеровцы используют военнопленных при сооружении укреплений. Тревожили Гарсевана и мысли о том, как держится Аракел в плену. Эта тревога не покидала его и во сне. Помолчав, он снова заговорил:

— Счастливец ты, Унан, читаешь так много и не устаешь! Какая это книга?

— «Геворк Марзпетуни».

— А-а, помню, в ней и о нашем Двине говорится!

— И не только о Двине — вообще об Армении, о патриотизме, о доблести…

— Вот бы написать так о наших героях, а?.. — задумчиво протянул Гарсеван.

— Теперь много хороших писателей, не бойся, напишут!

— Унан-джан, а ну, прочти мне одно место, очень оно мне по душе!

— Которое?

— Там, где говорится о клятве Геворка Марзпетуни.

Унан быстро нашел нужную страницу и прочитал:

— «Клянусь солнцем отчизны, что я не вернусь, к своей семье, не ступлю под родную кровлю, пока последний враг не будет изгнан из пределов родной страны…»

— Хорошо сказано, эх, хорошо! Вот слова настоящего мужчины! Недаром в письме-послании армянского народа приводятся эти слова, — одобрительно произнес Гарсеван. — Унан, а ты ничего не замечаешь? — прибавил он, помолчав.

— О чем ты?

— Понимаешь, мне кажется, что наш Асканаз Араратян тоже дал в душе такую клятву. Говорят, что Нина Михайловна прямо без ума от него! И ведь сама она не лыком шита, уже тремя орденами награждена! В глаза ей поглядишь иной раз — дух захватывает, красивая женщина! А вот Асканаз, может, и любит ее в душе, а держится очень официально.

— Я думаю, что ты ошибаешься насчет Нины. Она ведет себя просто, открыто, а тебе все что-то кажется… Да и потом у Нины, наверно, есть возлюбленный в тылу, она от него письма получает.

— А ты откуда знаешь? — спросил Гарсеван.

— Она Вахраму говорила.

— Ну, пусть так, но разве мало было случаев, когда люди на фронте становились мужем и женой, воевали рядом как товарищи?

— Свет велик, мало ли что случается, — мирно отозвался Унан, желая на этом покончить спор и поскорее приняться за чтение.

— Ох, да брось ты книгу, Унан-джан! — нетерпеливо воскликнул Гарсеван после недолгого молчания. — Тяжело у меня на сердце, давай хоть поговорим! А если уж тебе так хочется читать, то прочти мне несколько хороших строчек из письма армянского народа.

— Что ж тебе прочесть? В нем все строчки хороши!..

Унан достал из планшета брошюрку, перелистал ее и громко прочитал несколько строк, отмеченных черточкой на полях.

— «Пусть в великом бою за освобождение ваших братьев, стонущих под германским игом, вас вдохновляет старинное армянское предание, в котором говорится о том, что прославится тот, кто отдаст свою жизнь за ближнего.

— К месту пришлись эти добрые слова, сказанные когда-то!

— Все хорошее, что было в прошлом, с нами… — философски заметил Унан. — А пока на свете есть еще насильники и захватчики, борьба за родину не кончена.

Словно что-то вспомнив, Гарсеван достал из кармана конверт:

— «…И все три горы плечом к плечу двинулись с места, а герои как один спустились на поле боя. Враг был разгромлен и обратился в бегство…» Вот видишь? — закончив чтение письма Наапета-айрика, поучительно сказал Гарсеван. — И наш старик как будто участвовал в составлении письма-послания армянского народа!..

— Конечно, участвовал! Но ты мне объясни, что говорят наши командиры, когда же мы снова пойдем в бой? Хватит уж нам отдыхать!

— По всему видно, что скоро. В Москве то и дело салюты гремят. Должны же и наши кавказцы удостоиться такой чести! И удостоятся, и очень скоро. Подожди, подожди, что это за звонок?