Амаяк Сирас - Арарат

— Ого, за агитацию принимаются!.. — отозвался Долинин. Видно было, что этот трюк для него не является новостью.

Тем не менее батальону было приказано оставаться в боевой готовности.

Вначале трудно было что-либо различить, но постепенно слышимость улучшилась.

— Советские солдаты! — говорил кто-то по-русски, но с нерусским акцентом. — С вами говорит представитель немецкого командования. Вы окружены со всех сторон. Знайте, что главные силы вашей армии разгромлены. Большая часть оставшихся в живых добровольно сдалась в плен и по приказу нашего фюрера отправлена в Германию, где спокойно ожидает отправки домой. Со дня на день ожидается взятие Москвы. Вы упорствуете совершенно напрасно. В последний раз предупреждаю: сложите оружие и сдавайтесь. От имени фюрера обещаю сохранить вам жизнь.

По приказу Шеповалова и Долинина несколько разведчиков отправились выяснить, какие силы брошены против батальона. «Представитель немецкого командования» продолжал говорить, когда к Шеповалову подошел Титов и, получив разрешение, обратился к комбату:

— Товарищ комбат, нет сил терпеть! Разрешите мне с моими ребятами подобраться к громкоговорителю и прекратить этот вой.

— Терпение так же необходимо бойцу, как смелость, — покачал головой Шеповалов. — Терпи, казак… А своим парням скажи, чтобы глядели в оба.

А голос продолжал выкрикивать в рупор:

— Русские партизаны тоже убедились, что борьба в тылу является бессмысленной. Они группами сдаются нам в плен. Сейчас с вами будет говорить ваш товарищ, красноармеец Григорий Поленов. Он сегодня утром сдался нам в плен и сейчас расскажет, как ему живется у нас.

У Титова потемнело в глазах, точно около него разорвалась бомба. Он шагнул было к Асканазу, но, видя искаженное гневом лицо комиссара, замер на месте. Шеповалов презрительно мотнул головой в сторону рупора:

— А ну, послушаем, как будет заливать…

— Товарищи! — послышался голос из рупора.

Все напрягали слух, но трудно было определить, действительно ли говорит Поленов, из рупора неслись хриплые звуки.

— Товарищи… — послышалось снова. — Я сегодня утром добровольно сдался в ближайшем селе командованию немецкого гарнизона. Ко мне отнеслись очень хорошо, дали мне новую одежду и сытно накормили. Сказали, что я могу жить в любом селе, где только пожелаю. «Дадим тебе, говорят, землю, паши и сей себе на здоровье». Я убедился, что выстоять против мощной немецкой армии нам не под силу. Я видел, как сотни и тысячи наших бойцов добровольно сдаются в плен. Так что, товарищи, советую опомниться, сдаться в плен, зачем зря свою кровь проливать.

Терпение Титова истощилось. Быстро шагнув вперед, он молящим голосом произнес:

— Нельзя же так, товарищ комбат, товарищ комиссар… Этого подлеца нужно схватить и расстрелять перед всем батальоном!

Долинин положил руку ему на плечо и внушительно сказал:

— Фашисты очень обрадуются, если узнают, что среди нас есть люди, поверившие в их вранье. А ты — боец Красной Армии, твое поведение должно вызывать гнев у врагов, а не радовать их.

Но Титов не мог успокоиться.

— Так вы ж не знаете, товарищ Дядя, ведь этот подлец был бойцом нашего взвода!..

— Знаю… Посмотрим, что он еще скажет.

Ярость душила Титова.

— Итак, предупреждаю в последний раз… — снова послышалось в рупоре. — Вы выслушали вашего товарища. Даю вам пять минут. Пришлите вашего представителя, чтобы договориться с нашим командованием об условиях сдачи. В противном случае…

Выстрелы заглушили громкоговоритель. Начался сильный орудийный обстрел. Подбежал запыхавшийся разведчик и доложил, что против батальона действует специальный карательный отряд. С тыла его, видимо, атакуют советские части.

После короткого совещания решено было перейти в наступление.

Через три часа бой утих. Не причинив особого урона батальону, карательный отряд отошел обратно. Однако ясно было, что противник не оставит батальон в покое. Командиры решили изменить маршрут, чтобы ввести врага в заблуждение.

Всеобщую радость вызвало появление Остужко. Лейтенант-разведчик коротко доложил комбату, что он встретился с Минаевым, а затем с партизанами, взорвал два немецких склада с горючим и один с боеприпасами. Рассказал он и о том, что спешил догнать батальон, но узнал в одном из сел, что карательному отряду поручено завязать с батальоном бой. Стрелявшими в тылу карательного отряда и были люди Остужко.

— А где же Минаев? — справился Шеповалов.

— Да вот они.

Минаев и один из партизан вели под руки человека, который едва держался на ногах. Лицо его было залито кровью, правая рука бессильно болталась.

Асканаз вгляделся в истерзанного бойца и вдруг воскликнул:

— Григорий Поленов!

— Точно так, товарищ комиссар, — с трудом произнес тот.

— Итак, перед нами Григорий Поленов, тот, кто недавно расписывал нам немецкий рай! — усмехнулся Долинин.

Приказав дать Поленову водки, он сам протер ему лицо мокрой ватой.

Поленов постепенно приходил в себя. Он вытянулся, несмотря на то, что еле держался на ногах, и повернулся к Шеповалову.

— Разрешите обратиться к товарищу комиссару, товарищ комбат!

— Давай, давай, разрешаю.

— Товарищ комиссар, ваше задание выполнено!

Сердце у Асканаза сильно забилось. Он понимал, что если вернулись благополучно Минаев с другими бойцами, то, значит, задание выполнено. И все же он нетерпеливо спросил:

— Ты мне скажи прежде всего: какой это Григорий Поленов говорил в немецкий громкоговоритель?

— Не могу узнать, товарищ комиссар. Ко мне-то они сильно приставали, чтобы я выступил. Да ничего у них не вышло.

— А как же они узнали твое имя и фамилию?

— Забыл сдать командиру взвода письмо жены, полученное в первые дни войны. По этому письму и пронюхали.

Пока Шеповалов слушал доклад Минаева, Асканаз усадил Поленова на пень, уселся сам против него и принялся расспрашивать.

— Расскажи вкратце, если можешь. Если чувствуешь себя плохо, отложим…

— Разрешите рассказать все подробно, товарищ комиссар! Если не скажу сейчас, не успокоюсь.

— Ну ладно, говори.

— Значит, так… Оставили мы наше обмундирование в верном месте, переоделись крестьянами и вошли в село. Надежные люди помогли нам разместить раненых. А на другой день устроили мне встречу с этим гадом Мазниным в одном доме, хозяина я так и не видел. А Алешка…

— Алешка… — прервал его с горечью Асканаз. — Как видно, ты хорошо знал о намерениях этого Алешки!

— Не отрекаюсь, виноват я, товарищ комиссар… — Поленов здоровой рукой вытер выступившую на лбу кровь. — Если бы можно было искупить вину…

Его голос дрогнул, он прикрыл глаза.

Подошел вызванный санитар и перевязал ему рану на голове.