Николай Круговых - Дорога в мужество

Шагах в десяти чернели кусты. Порою там что-то вроде бы шелестело, и тогда Сергей тверже обхватывал ложе карабина. В такую непогодь диверсант вплотную подойдет — за куст примешь. Неделю назад двоих схватили в Саратове, минировали завод. Средь бела дня, говорят, работали…

Ветер налетал порывами. Сергею послышались вдруг шаги. Присел в надежде разглядеть полоску неба у горизонта, с трудом нашел ее и успокоился — нет, все по-прежнему, чернеют кусты, и только. Побрел дальше — опять шаги. Оглянулся — рядом что-то черное, растущее, надвигающееся прямо на него. Вскинул карабин, а руки, ноги — ватные, язык присох к нёбу. Диверсант — рядом. Показалось, поднял руку. В ней, определенно, граната, в другой — пистолет. Сергей попятился, пытаясь укрыться за ящиками, а ведь надо стрелять, немедленно стрелять!..

— Стой, кто идет!

Отпрыгнул в сторону. Мушки не видно.

— Стой, стрелять буду! Выстрелил.

Враг покачнулся и тяжело рухнул. Сергей наугад пальнул еще раз и снова отпрыгнул в сторону. На позиции — топот.

— В чем дело, часовой? — тревожно спрашивает Бондаревич, дежурный.

— Нападение на пост… Кажется, бил наверняка. Но все-таки вы поосторожнее, товарищ сержант…

Бондаревич, пригнувшись, ныряет в темноту, включает фонарик. Луч выхватывает черную тушу, потом рогатую голову.

«Корова… Нечего сказать, подвалил лазутчика…»

Бондаревич привел старшину. Потом пришли Чуркин и Суржиков. Растянули палатку, зажгли две лампы-коптюшки. Чуркин и Мазуренко свежевали тушу, Суржиков, посланный на кухню за водой, засмеялся, пробегая мимо:

— Думал: пропадать казаку у матушки Марьи, обабится с головы до хвоста, а ты — ничего, буянишь. Ордена тебе за это, конечно, не дадут, но говядинкой накормят от брюха. И то — хлеб!

— Ладно, Костя, без тебя тошно…

— Эт не ты там, Сергунек? — подал из палатки голос Чуркин. — Молодца, земляк, молодца! Череп — надвоя, как по метке.

«Прославился… Вот уж смеху-то в расчетах будет…»

Шкуру и требуху зарыли тут же, мясо унесли, палатку свернули. Перед уходом Мазуренко подозвал всех к себе, строго предупредил:

— Про цэ — мовчать, щоб комбат не узнал. Заставит отдать на склад дивизиона, а с того склада нам дадут два ребрышка и одно ухо. Уси чулы? О так от!

Сменившись с поста, Сергей долго не мог заснуть. Насмешек он теперь не боялся: приказа старшины никто не нарушит. Мучило другое — кому принадлежала эта заблудшая животина? Может, какой-нибудь солдатской вдове с выводком ребятишек — мал мала меньше?

Утром нашел старшину. Мазуренко слушал его внимательно и терпеливо, мрачнел, поддакивая, а сказал совсем не то, что Сергей надеялся услышать:

— Ни, хлопче, ту тетку шукать мы не будем. Добре було б, если б тетка с понятием, а як шо мясо не возьмет, корову потребует? Где ж я ей корову достану, у бисова батьки? Рожу? Ни, добрая душа, перегорюй як-нибудь. На войне люди пачками пропадают, не то шо коровы.

Скучные, однообразные потянулись дни. Сергей безропотно исполнял свои обязанности — не хотелось обижать Марь-Иванну, человека, в сущности, замечательного, — но душа к делу не лежала.

Занятия усложнялись. Раньше самолет был залетной птичкой, теперь учебные цели висели в небе с утра до ночи: истребители, пикирующие бомбардировщики, штурмовики. Пошатывает огневиков к вечеру — двенадцать часов подряд снаряды таскать, не разгибаясь, — не шутка!

Правда, и на дальномере — не мед: целый день пялишь глаза в небо, и они разболелись, слезятся: в веках резь, будто их присыпало песком. И все-таки здесь не то. Скорее бы пришло пополнение…

И оно пришло наконец. Когда Мещеряков вызвал Сергея, тот бежал, не чуя ног под собой, но радость оказалась преждевременной:

— Расписание у командира взвода вы переписывали?

— Так точно.

— Садитесь. Пишите! «Командиру дивизиона, заместителю по политчасти…»

«Кажется, скоро меня и с дальномера уберут, писарьком сделают…»

Не спеша связывал Мещеряков сухие казенные слова, трескуче и нудно ползло перо по бумаге.

— «…нормативы перекрываются во всех отделениях и расчетах. По инициативе коммуниста Тюрина развернулась борьба за овладение смежными специальностями… — Мещеряков остановился, подумал. — И не только смежными. Командир отделения связи сержант Фильчаков уже сейчас может заменить в бою командира орудия, стереоскопист комсомолец Кравцов… Пишите, пишите… Комсомолец Кравцов, в короткий срок изучив обязанности всех номеров дальномера, параллельно подготовился к замене четвертого и шестого орудийных номеров. Считаю, что этот патриотический почин достоин популяризации и внедрения во всех подразделениях».

«Какой тут почин, просто сплю и вижу себя на пушке», — подумал Сергей, все-таки обрадованный, что старания его замечены, и вдруг решился:

— Товарищ старший лейтенант, переведите меня на орудие!..

— В армии служат не там, где хотят, а там, где прикажут.

— Так ведь стыдно же… На пушках — девушки, а я на дальномере… потею…

— Ишь ты — «потею». Стереоскопист — важная фигура в батарее. И не вздумайте, молодой человек, лишь бы как относиться к службе. В этом случае — переведу, только не на орудие, а на кухню, подсобным рабочим, дрова колоть. Пишите: «Политико-моральное состояние — высокое, личный состав горит желанием скорее отбыть на фронт».

Рабочий по кухне принес командиру обед и сразу вышел. Мещеряков помешал в котелке, накрыл его газетой.

— Идите, Кравцов. Старшину ко мне! Живо!

«Нет, брат, ничего ты не добьешься. Ты — трус и тряпка, — думал Сергей, подходя к землянке дальномерщиков. — Вернись! Немедленно вернись. Или сейчас, или никогда…»

Вернулся, а войти к комбату не хватило духу. Всегда спокойный, Мещеряков кричал похлеще Тюрина:

— Безобразие! Вы не мальчик, старшина, давно должны были понять, что я ценю людей по их делам, а не по таким вот… штукам… Поймите: стыдно перед солдатом, который принес мне этот котелок…

— Та той солдат тэж налупывся пид самую завязку…

— Вы хотите сказать, что и ему достается столько же мяса?

Дверь распахнулась. Мазуренко, не заметив Сергея, поманил проходивших мимо двоих огневиков с котелками, нанизанными на палки.

— Айда сюды… Швыдче! Покажите комбату обед.

Когда солдаты ушли из землянки, там еще минуты две длилось молчание, потом Мещеряков сказал глухо и раздраженно:

— Выходит, на складе кого-то объегориваешь?

— Та не… Корова тут на пост приплелась, у бурю, хлопцы ее по ошибке и вбили. А корова ж не ворона, зачем добру пропадать? Вы не волнуйтесь, товарищ старший лейтенант, вже доедаемо, вже зусим трошечки осталось.

— Как же так? Выходит, вы скрывали целую тушу неучтенного мяса, которое можно было пустить и налево? Верно?