Алексей Котенев - На Забайкальском фронте [Документальные повести, очерки]

Бальжан сидел впереди всех на левом крыле танка. Встречный ветерок шевелил выбившуюся из-под каски темную прядь волос. Держа наготове автомат, смотрел внимательно, чуть прищурясь. Так смотрит охотник, выслеживая зверя.

Когда танк вышел на открытое, а значит, и сравнительно безопасное место, Бальжан обернулся к соседу и прокричал, взмахнув рукой: «Эй, баргузин, пошевеливай вал!»

За спиной у Бальжана сидел его друг Илько Кучерявый, крутоплечий солдат с темными сросшимися у переносья бровями.

Перед наступлением Илько сочинил поэму о дружной семье автоматчиков. О поэме Кучерявого в роте отзывались по-разному. Одни говорили, что она сухая, другие утверждали, что, наоборот, сырая. А лейтенант Луговой упрекнул ротного поэта за узость темы. Дескать, автоматчики должны дружить не только меж собой, но и с танкистами, и с артиллеристами, и с монгольскими кавалеристами. Гудаев об этом не задумывался. Ему поэма нравилась. Особенно полюбился конец:

— Хорошо! — восхищался Бальжан. — Складно! Молодец, Илько!

Размышляя сейчас об этих стихах, Бальжан вспомнил о вчерашнем случае в разведке, и ему показалось, что все было почти так, как в стихах у Илько: он отстал, и ему помогли. Помогли в самую опасную минуту. Только вот выручили его не друзья-автоматчики — Илько или Копалкин, — как полагалось согласно виршам Илько, а танкист Ветлугин. К Ветлугину Бальжан испытывал неприязнь с первой встречи, считал его, как, впрочем, и всех танкистов, неисправимым зазнайкой и форсуном.

— Что, надоело по кочкам ползать? — спросил, ощерившись, головастый приземистый командир орудия сержант Петенко.

— Пехота — народ находчивый. Знает, что за танками идти вроде потише, — съязвил старшина Мещеряков, хитро подмигнув товарищам.

— Вот и не угадали. Получилось совсем даже наоборот, — за всех ответил нескупой на слова автоматчик Копалкин. — Наступать-то мы и одни горазды. Да вот к вам послали. Говорят, что вам без нас вроде бы ни туды и ни сюды…

— Царица полей… — поддержал его Бальжан.

Он хотел еще что-то добавить, но тут из-под танка вылез механик-водитель Ветлугин и, взяв котелок, пренебрежительно оборвал Бальжана:

— Ну ты, царица! Лучше на руки плесни…

Все засмеялись. Смущенно улыбнулся и Бальжан, принимая от танкиста котелок с водой. Вымылся Ветлугин и, бойко вытираясь полотенцем, с достоинством сказал, нажимая на «р»:

— Порядок в танковых войсках…

Бальжан почувствовал в душе неприятный осадок.

«Смыло» этот осадок лишь вчера вечером, когда он вместе с танкистами отправился в разведку и попал в переплет… Перед глазами встала темная, вся в трещинах скала, где засели японцы, задрожали вспышки пулеметных очередей, загудела закрытая пороховым дымом долина. Автоматчики, точно вихрем сметенные с танка, взялись строчить по скале. Танк тоже сделал несколько выстрелов и повернул обратно. Все бросились за ним, а Бальжан задержался, хотел дать еще две очереди, но был отрезан завесой заградительного огня.

Бальжан залег в заросшем травой ровике. Над головой то и дело посвистывали пули. Долину теперь окутывала густая мгла. Издали доносился глухой рокот удаляющегося танка. Кто из друзей сможет прийти на выручку? Илько Кучерявый? Или, может, Копалкин? Но они бессильны сейчас что-либо предпринять. Да и заметили ли они, что среди них нет Бальжана? Может быть, решили, что он погиб?

Шум танка становился все глуше и глуше. Вот он, кажется, уже совсем угас. Назойливее засвистели пули. А когда выстрелы на минуту стихли, Бальжан вдруг снова услышал шум мотора. Может быть, просто почудилось? Нет, звук слышался все отчетливее и яснее. Рокот мотора заметно нарастал. Сомнений не было — к скале приближался танк. Вот он загрохотал совсем близко, а через минуту подошел вплотную к Бальжану.

— Эй, пехота, хоронись за броню! — крикнул из переднего люка Ветлугин и, загородив автоматчика корпусом танка, увел его от вражеского огня, как самка уводит от зверя детеныша.

Ночью разведчики вернулись к колонне. Гудаев потерял где-то лопатку и котелок и чувствовал, какой подходящий момент представился теперь механику-водителю Ветлугину, чтобы уколоть его самолюбие: «Что, мол, царица, выручать нас пришла да и растерялась?»

Но Ветлугин и не подумал говорить ему что-либо обидное. Заполучив на кухне полный котелок каши, весело подмигнул Гудаеву и запросто предложил:

— Пойдем, браток, рубать из одного…

Бальжан обрадовался не столько каше, сколько доброму слову. С кашей они расправились быстро. Зачерпнув последнюю ложку, Ветлугин, как обычно, заключил:

— Порядок в танковых войсках!

…Прислушиваясь сейчас к ровному стуку мотора, Бальжан думал о Ветлугине. «А неплохой парень», — решил он.

Но тут мысли оборвались. Танк сильно качнуло, и Гудаев очутился у самого люка механика-водителя.

— Эй, баргузин, пошевеливай вал! — крикнул он Ветлугину, хотя знал, что тот не услышит его.

Машина выходила к перевалу Джадын-Даба. Сильнее запахло отработанным маслом. Головной танк нырнул тупым носом в узкую расщелину, устланную по дну крупным серым булыжником. Впереди шли саперы с миноискателями. За ними не спеша шагали соскочившие с танка Кучерявый и Копалкин. Бальжан прислонился щекой к теплой шершавой поверхности башни и крепче сжал автомат. Танки входили в узкую щель главного хинганского хребта. В этой теснине можно было ожидать всего.

Предчувствие не обмануло Гудаева. Когда машина перевалила за небольшой бугорок и стала приближаться к серому каменному выступу, он заметил, как зашевелился у края пропасти куст. А в следующее мгновение из-под куста вынырнул короткий, как обрубок, обвязанный гранатами японский смертник. Гудаев прильнул к автомату. Треснула короткая очередь, и смертник покатился в пропасть.

Ветлугин заглушил мотор. В наступившей тишине послышалась дробь падающих камней.

— Осмотреть каждый куст, каждую кочку, — распорядился лейтенант Луговой и, повернувшись в сторону перевала, стал рассматривать путь, который предстоит преодолеть. Горы были покрыты лесами. На склонах росли лиственницы и ели, в распадках курчавились низкорослые дубы, кое-где встречалась ольха, горные котлованы были покрыты буйно зеленеющими травами. Впереди извивалась узкая тропинка. По таким тропкам впору прыгать горным козлам, а тут приходится совершать кроссы на тридцатьчетверках. Лейтенант покачал головой, подумал: «Как бы поскорее вырваться из этих проклятых гор на широкую Маньчжурскую равнину?» Дальше горы пойдут еще круче. На пути высоты до полутора тысяч метров. А гора Хуанган-Шань поднимается над уровнем моря более чем на две тысячи метров. Попробуй преодолей подобные «бугорки»!