Владимир Першанин - Дорога

— Война третий месяц идет. Сколько крови каждый день льется, а ты блатного из себя корчишь. Ну-ну, гордись, что полжизни за решеткой провел. Валяй, куда хочешь, только бы морду твою не видеть. Понял?

— Понял.

Шагнул к Сергею. Ударил. Болдырев, лязгнув челюстью, стукнулся о стену и сполз на груду веток, принесенных для очага.

— Еще?

— Я тебя сейчас, тварь фашистская…

Болдырев попытался подняться, видимо, задел раненую ногу, охнул, опять повалился на спину. К нему кинулся Никита.

— Чем он тебя?

Рогозин, отбросив его пинком, наклонился над Сергеем.

— Так, кто я? Как ты меня назвал?..

Вениамин, стряхнув, наконец, странное оцепенение, подошел к ним слегка похлопал «авторитета» по плечу и, когда тот повернулся, коротким резким тычком сбил с ног. Не давая опомниться, поволок к выходу, плечом вышиб ветхую дверь и выпихнул его наружу.

— Охолонись чуток!

— Ну, мент…

Кинулся было на Свиридова, но тот уже молча расстегивал кобуру. Этот жест остановил нападавшего. Веня протянул неопределенно: «Ну-ну», — и, спрятав наган на место, стал прилаживать дверь.

Изгнанный, потоптавшись у землянки, ругнулся и поплелся в сторону деревни, которая редкой россыпью тусклых огоньков виднелась с берега.

Приятель Хижняка жил на противоположном краю деревни. В ближнем дворе залаяла собака, побрехав немного, умолкла, но едва двое посланных сделали несколько шагов, как залились, бренча цепями, сразу с десяток псов. Хижняк повел Коробкова в обход, через овраг. Когда через него перебирались, оба измазались в холодной вязкой глине, затвор и ствол винтовки тоже забило, так что на оружие в случае опасности рассчитывать не приходилось.

Того, к кому шли, звали Петром. Ночным гостям он не удивился — наверное, ко всему привык за беспокойные эти месяцы. Позевывая, без лишних вопросов провел в избу, коротко приказал жене собрать на стол, шугнул полезших было из другой комнаты полусонных ребятишек.

Василий проводил взглядом миску с дымящейся картошкой, проглотил слюну и стал расспрашивать хозяина, можно ли найти в селе фельдшера и есть ли поблизости немцы. Медицинский работник еще месяц назад исчез вместе с семьей, а оккупанты стояли только в одной хате — трое солдат. Петр выпил вместе с гостями стакан самогонки. Пока те торопливо жевали, он катал между пальцами хлебный мякиш и уныло рассуждал о том, что Германия, конечно, противник серьезный, и как все оно повернется, еще неизвестно. Раненого у себя оставить отказался, потому как село расположено на большаке. Словно оправдываясь, он не поскупился на харчи: дал с собой две ковриги ржаного хлеба, шматок сала килограмма на полтора и ведро картошки.

Хижняк попросил у него какой-нибудь старой одежонки. Мужчина замялся, тогда выложили на стол свиридовские часы. Из чулана были вынесены ветхий с заплатанными локтями ватник, брезентовый плащ, синие шаровары и как довесок бутылка самогона, заткнутая тряпичной пробкой.

Назад шли не торопясь. Разговаривали о семьях, оставленных в городе. Коробков признался, что боится за старшую дочь, в городе уже, наверное, немцы, а она девчонка симпатичная, как бы беды не вышло. Хижняк спросил, правда ли, что он украл пятнадцать тысяч и куда можно такую кучу денег деть. Бывший бухгалтер молча кивнул. Потом добавил, что в областном центре у него есть женщина, у нее мальчишка, Санька, от него. Дом для них построил, несколько раз пытался совсем к ней уехать, а все детей жалко — двух дочерей и другого сына. А сейчас вообще неизвестно, что будет. То ли в тюрьме двенадцать лет сидеть, то ли назад в Приозерск бежать. Думал, думал — ничего не решил. Если убежать, так когда свои вернутся, вообще не сдобровать. Дадут по всем законам военного времени еще с десяток лет, и радуйся. А с другой стороны, время сейчас такое, что амнистию можно заработать. Зачтут ведь, что к немцам не захотел бежать, хотя сделать это было просто.

— Веришь, что наши вернутся? — спросил Хижняк.

— Вернутся, — убежденно ответил Дмитрий Максимович. — Посмотри на Германию. Как клоп, она против России. Ну продвинутся еще на пятьсот верст, ну пусть на тысячу. Все равно завязнут. Шутка ли, на такую мощь замахнулись!

— Дай-то бог! — вздохнул Василий. — Только когда это будет? Ведь не готовы мы к войне оказались.

По дороге встретили Рогозина. Что он делает один в лесу, объяснять не стал. Узнав, что в мешке у них еда и даже самогон, сразу к ним присоединился.

Впервые за несколько дней поужинали горячим. Гусев вместе со старшим Болдыревым наварили ведро картофельной похлебки с салом. Дымящееся варево, обжигаясь, пили из консервных банок. Ложка оказалась у одного Свиридова. Самогонки досталось только губы помазать, половину бутылки Веня оставил для перевязок, но хватило и этого. Все быстро осоловели, начали клевать носами и, выкурив две самокрутки по кругу, завалились спать. О драке никто не вспомнил.

На следующий день, переходя овраг, они наткнулись на группу красноармейцев. Сильно окающий голос окликнул их из-за кустов, приказал остановиться.

— Товарищ старшина! — позвал постовой, обращаясь, видимо, к кому-то из находящихся поблизости. — Товарищ старшина! Тут люди…

Вместе со старшиной появился высокий костистый капитан-сапер, за ним еще несколько человек. Офицер молча и бесстрастно рассматривал свиридовскую разношерстную команду. В нем сразу угадывался кадровый военный. С нескрываемой брезгливостью смерил Вениамина с головы до ног — от мятой фуражки с треснувшим козырьком до выпачканных сажей, прожженных в двух местах галифе.

— Драпаете?

Остро вспыхнувшая неприязнь к саперу, такому же окруженцу, как и сам Свиридов, но почему-то присвоившему себе право быть судьей, заставила Вениамина побледнеть от подступающей злости.

— Драпаете, — уже не спрашивая, а утверждая, произнес бесцветным голосом офицер.

— А вы, я погляжу, воюете, аж спасу нет, — с трудом сдерживаясь, тихо сказал Веня. — Да все по оврагам больше…

Капитан обернулся к старшине, стоящему рядом:

— Посмотрите, Соловьев, на этот сброд! Оружие побросали, переоделись в какое-то тряпье, и дай бог ноги. Почему распустил людей? Почему форма милицейская?

— Без «тыканья» нельзя? — вскипел Свиридов. Я с вами за од ним столом водку не пил, чего мне тыкаете!

— Соловьев, возьмите автомат у него.

Тот, козырнув, шагнул вперед и положил руку на ствол ППШ. Свиридов рывком сбросил ее.

— Назад!

Витька потянул с плеча винтовку. Кто-то из красноармейцев клацнул затвором. За спиной у Вени негромко, но отчетливо выругался Рогозин.

— Кто вы такой? Что за обмундирование?

Гусев радостно гыгыкнул.

— Во дает, начальник! Какую ему еще форму надо штаны с лампасами?