Огненные фарватеры

— В чем дело? — спрашиваю командира.

— Зацеп, товарищ старший лейтенант! Трал выбирать надо.

— Выбирайте. — А на душе беспокойство.

— Лебедка-то ручная, а народу у нас не густо.

Я промолчал, посмотрел по сторонам и увидел, как от Петергофа в нашу сторону прожекторный луч по воде скользит. Пошел на корму помочь. С трудом, но вытащили половину, и тут дождь пошел, на наше счастье, укрыл нас от противника. Крутим лебедку дальше.

— Товарищ старший лейтенант, — спрашивает меня вдруг один из краснофлотцев. — А мину, часом, под корму не подтащим?

— Все может быть, если зацепим якорную. Но лучше не надо!

Открутили лебедку мы, «Ястреб» тоже. Мины не оказалось, но какие-то брусья, перепутанные колючей проволокой, в большом количестве вытащили.

— Э-э, — говорит вдруг командир «Пикши». — Ведь это я сам те рогатки на лед ставил, в Отряде зимней обороны. Не учел, что как раз здесь, и не думал, что все они утонут!

— Ладно, — говорю. — Трал чист, за дело!

Снова поставили трал со всеми «хвостами». Пошли. Минуток через пять опять прожекторный луч, а дождя как не было. Засекли нас немцы, и тут же справа и слева, но курсу и по корме, встали всплески и запахло, как говорится, порохом. Но тут снова зацеп, и это нас спасло. Наверняка немцам пристрелку сбили. Вытащили трал. Снова с рогатками, теми, от зимней обороны. Разобрали. Трал за корму — пошли.

Так продолжалось недели три. До 31 мая ходили мы на тральщиках «Пикша» и «Ястреб» по Восточному рейду Кронштадта — в хорошую погоду, в снег и дождь, под обстрелом и без него. Работа досталась невероятно тяжелая — пооборвались, руки у всех в мозолях и крови. Сейнеры побили изрядно. Тралов порвали много. Лесу из моря вытащили вагона три. Все было. Только вот мин неконтактных не было. Ни одной мы не вытралили магнитно-хвостовым тралом.

Ровно в 12 часов 1 июня 1942 года я переступил порог кабинета капитана 1-го ранга Ладинского. Командир ОВРа стоял у карты, рядом с ним — бригадный комиссар Рудольф Радун, комиссар охраны водного района. Как полагается, доложил, что прибыл по приказанию.

— Вы хорошо представляете себе серьезность минной обстановки в районе Кронштадта? — спросил Ладинский.

— Так точно. И знаю, чем занят сейчас флагманский минер Гончаренко на Бычьем поле.

— Прекрасно. Тогда к делу. Готов «баржевой трал». Сейчас в Угольной гавани инженеры из Ленинграда замеряют его магнитные поля. Они с этой работой могут неделю провозиться. Вам задача: выйти на траление не позже, чем через двенадцать часов. Для связи в ваше распоряжение выделяются два катера. Вопросы есть?

Я ответил: «Никак нет», хотя вопросов было много. Из сказанного я понял лишь одно: на траление мы должны выйти не позднее 24.00. А как и что будет далее, плыло, так сказать, в густом тумане неизвестности.

Двенадцать часов на подготовку к делу, которое тебе абсолютно не известно, но которое потребует полной отдачи сил, знаний, энергии, — конечно, мало. А что поделаешь? Война!

Двенадцать часов давал мне на подготовку приказ, и тут я вспомнил другой приказ, полученный в первую ночь войны. В районе Толбухина маяка немецкие самолеты сбросили бомбы, которые не взорвались. И нашему 5-му дивизиону тихоходных тральщиков, которым командовал капитан 3-го ранга Александр Карпович Момот, было приказано выйти на расчистку фарватера тралом Шульца. Комдив вызвал меня и приказал срочно проверить все тральное хозяйство.

— С тральным хозяйством все в порядке, — ответил я. — Хуже вот что: неразорвавшиеся бомбы могут оказаться магнитными минами и тралом Шульца нам их не взять. Нужен спецтрал. Зато корпуса наших ТЩ стальные, и это то самое, что минам надо. Мы идем тралить своим брюхом!

— Приказ есть приказ! — жестко бросил Момот.

В те дни ответить иначе было делом невозможным.

И сегодня был приказ, и была война…

Баржа оказалась не особенно большой, тонн на 200.

Один трюм с двумя люками, затянутыми брезентом. В корме кубрик: кухонный стол, буржуйка более чем средних размеров, пара банок, шкаф и нары на четыре человека. Под потолком, на крючке, «летучая мышь». В этом кубрике я и нашел всех, кто имел отношение к БТ-31,— ленинградских инженеров и четырех членов команды.

— Приказано выйти сегодня, — сообщил я старшему из ленинградцев.

— У нас все готово. Пошли, покажем тебе что к чему.

Выбрались на палубу. По трапу спустились в трюм. Здесь на деревянных стеллажах, идущих по периметру отсека, были уложены кабеля.

— Учти, старший лейтенант, больше изолированного кабеля в Ленинграде нет, да и в Кронштадте тоже. Береги его и будь готов ремонтировать, если порвет. Ведь именно этим кабелем создается магнитное поле, нужное для срабатывания приборов мины.

— Стало быть, это соленоид, — ответил я и подумал о том, как можно будет эти кабели, уложенные таким порядком, ремонтировать. Особенно если взрывом сорвет стеллаж.

Никакой уверенности в нужной прочности этой деревянной конструкции у меня не было. Но рядом стоял командир тралбаржи мичман Дмитрий Горшков. Он сказал, что все ясно, и я, глянув на этого не слишком молодого человека, подумал о том, что дело свое он знает и на него можно и надо положиться.

— Но это не все, — продолжал ленинградец. — На барже сделаны шахты, в них установлены электроотбойные молотки. Их удары о диафрагмы, приваренные к днищу баржи, создают шум, от которого должны срабатывать акустические взрыватели мин.

Самый большой из деревянных тральщиков, «Сиг», был дооборудован. На него установили генератор и ручную лебедку. Оставалось лишь произвести замеры магнитного поля.

Через полтора часа работы ленинградцы установили, что «Сиг», хотя и деревянный, имеет такой силы магнитное поле, что мины под ним обязательно должны взрываться. Сначала это всех крайне удивило. Начали разбираться, в чем дело. Оказалось, что причиной такого казуса была поврежденная обмотка размагничивающего устройства. О ремонте и речи не могло быть, потому что на это дело просто не оставалось времени. Заменить «Сиг» другим кораблем невозможно. Где найдешь подобный? А время летело. До выхода в море оставалось менее трех часов. Доложить о том, что приказ не будет выполнен? Такого я и в мыслях не допускал.

Командир «Сига», ленинградцы, мы с мичманом Горшковым сидели в кают-компании корабля. На столе перед нами лежали расчеты и схемы.

— На каком приблизительно расстоянии от БТ-31 должны взрываться мины? — спросил я старшего из ленинградцев.

— Допустим, метрах в двадцати — двадцати пяти по бортам и по носу. Но какое, позвольте узнать, это имеет отношение к делу, если тральщик не может выйти в море?

Тогда я обратился к старшему лейтенанту Ершову:

— Петр Сергеевич, есть единственный выход из положения — буксировать БТ-31 лагом. — Я посмотрел на командира «Сига» — он сидел, как всегда, высоко держа голову, убеленную сединой, на его аскетическом лице не дрогнул ни один мускул. — Мины будут взрываться близко от корабля, но не под ним.