Огненные фарватеры

Через минуту наша буржуйка уже гудела, а через десять на столе стоял чайник с нашими традиционными вечерними хлебом и сахаром.

— Маслица бы, а, моряки?

Мы переглянулись. Масло выдавалось только к завтраку.

— Значит, при такой работе и без бортового пайка? Непорядок. В чем дело, товарищ старший лейтенант?

Адмирал пил с нами чай, слушал мои объяснения по поводу службы и ремонта БТ-31.

— Сознайтесь, хочется уйти куда поспокойней?

Все промолчали. Ралль сказал, что такой перевод вполне обоснован, оправдан, а потому и возможен. И хотя от мичмана Горшкова я не раз слышал, что при включенной обмотке у него болит голова, но ни он, ни кто-либо другой не ушел с тральщика.

Так продолжалось недели три. Почти каждую ночь «Сиг» и БТ-31 уходили на траление. Но двадцать вторая уничтоженная мина была для тралбаржи последней. Она получила настолько тяжелые повреждения, да и тральщик тоже, что их надо было срочно ставить в ремонт.

Теперь мне предстояло идти в море на другой связке — немагнитный тральщик «Поводец» и БТ-32. И тут следует заметить, что новая тралбаржа по своим качествам уступала своей предшественнице. Соленоид на БТ-32 был изготовлен из голого, неизолированного провода. Это усложняло его укладку. Магнитное поле второго баржевого трала было значительно слабее. По той поре это определилось очень просто. Как-то к нам в гости зашел мичман Горшков.

— Обмотка включена? — спросил он.

— А ты откуда знаешь? — удивился командир БТ-32 мичман Иван Бодяго.

— А у меня голова — что индикатор: сразу болеть начинает. Но здесь меньше и, стало быть, поле у БТ-32 слабее, раз не так давит.

Мы с мичманом Бодяго засмеялись. Но тут же был краснофлотец Макогон. Он высказался в том плане, что мичману Горшкову вполне можно верить, и предложил провести эксперимент.

— Какой еще эксперимент? — спросил Бодяго.

— А вот такой. — Макогон вытащил из кармана минерский нож. — У нас, на БТ-31, его как на палец поставишь — не падает.

Здесь нож звонко грохнулся на палубу.

— Это он нарочно! — нахмурился мичман Бодяго.

— Зря ты так-то, — сказал Горшков. — Этот парень не таков. Но можно еще попробовать: мы ставили лом на палубу, не падал. Сохранял направление составляющих магнитного поля.

Я тихонько ахнул… Вот она, школа майора Абелева!

Ну а потом специалисты станции размагничивания произвели соответствующие замеры. Они выдали нам по этому поводу официальный документ, подтверждавший то, что полагали мичман Горшков от своей головы и краснофлотец Макогон от своего минерского ножа.

И вот 22 июня, в первую годовщину войны, мы выходим на боевую работу с новым тральным караваном. С противоминной обмоткой у «Поводца» все в порядке, его не надо прикрывать полем тралбаржи. Решено — идем на буксире. Сегодня испытания, и поэтому я решаю, что всем надо идти на самой БТ-32.

В тот день была на редкость хорошая погода — безоблачное голубое небо и почти полный штиль на море. В 12 часов мы были на подходе к району траления. Я сидел на люке и думал о том, что БТ-32 имеет слабое поле, а с выходом на боевой курс мы обязательно должны подорвать мину — ее засекли здесь посты наблюдения. И взрыв этот будет на близком расстоянии, и, стало быть, неизвестно, чем дело закончится. Краснофлотцам я о своих сомнениях не говорил, — они спокойно занимались своими делами и готовили обед…

— Товарищ старший лейтенант! — Из люка кубрика выглядывал мичман Бодяго. — Приглашаем к столу!

— Что-то неохота, — ответил я. — Обедайте — и наверх.

Вскоре вся команда была на палубе. Я сразу же приказал надеть капковые бушлаты, а противогазы повесить на вентиляционные раструбы. Одного краснофлотца назначил впередсмотрящим, а всем остальным приказал лечь на лючины, закрывающие трюм.

Жара давила. Солнце старалось вовсю, баржа раскалилась. Под капкой, под парусиной бушлатов мы прели и истекали потом. Краснофлотцы и сам мичман уговаривали меня, чтобы я и сам снял капковый бушлат и встал с лючины, и им разрешил это сделать. Но я был неумолим: 15 августа 1941 года после взрыва мины меня выбросило за борт, и тогда бушлат спас мне жизнь. Ну, а во-вторых, я рассчитывал — будет взрыв, нас, лежащих, выбросит за борт… Так оно и вышло: взрыв подбросил и встряхнул баржу, но лишь впередсмотрящий после этого упал на палубу и повредил себе ноги. Нас же выбросило за борт, откуда меня и всю команду вытащили на «малый охотник», который, как обычно, обеспечивал нашу работу. От взрыва пострадала и сама трал-баржа: во многих местах обмотку вырвало из крепящих планок, сорвало лючины, и трюм оказался наполовину заполненным водой и илом… Конечно, одним днем ремонта дело тут не обошлось. Но на Морском заводе постарались, делу помог инженер-майор Абелев. Вскоре мы снова вышли на траление.

Лето 1942 года было самым напряженным периодом в тралении неконтактных мин: надо было открыть дорогу эшелонам наших подводных лодок в Балтику, держать открытыми морские дороги на Ленинград, на Ораниенбаум, на Лисий Нос… Несмотря на невероятные трудности, краснофлотцы, старшины и командиры магнитных тральщиков с поставленной задачей справились.

Танцы бывали в клубе Морского завода. Но не в том, что на улице Ленина, — тот был закрыт. А в том, что размещался в актовом зале завода и работал исправно.

Наш ТЩ-58 стоял на Усть-Рогатке, не так уж далеко от проходной Морского завода, — минут пятнадцать пешком, нормальным шагом. Остановка была за малым — официально увольнения в Кронштадте не было. Официальную увольнительную имели содержатель и санитар: один ходил за продовольствием и разным имуществом, другой — за медикаментами или для сопровождения кого-то в госпиталь.

Но все же с танцами получалось: командир и комиссар подписывали список личного состава, идущего на завод, в нем назначался старший. Ставилась гербовая печать и… мы стоим в строю на корме: брюки наглажены, три полоски тельняшки — более просто неприлично, по нашим понятиям, — выглядывают из выреза идеально отутюженных суконок. Стоит ли говорить, что ботинки наши сверкают, бляхи на ремнях сверкают, пуговицы на рукавах суконок сверкают. Все сверкает! На берег сходят моряки с боевых кораблей, с тральщиков. Точнее, с нашего ТЩ-58, который только недавно вернулся в Кронштадт с острова Лавенсари. Вернулся, выполнив задание, хотя его и обстреливали, и бомбили, и подвергали другим нелегким испытаниям. И конечно, после этого твердая почва под ногами — счастье…

Мы идем на танцы сегодня, в наш праздник, День Военно-Морского Флота, семь человек — командир отделения сигнальщиков, уже начинающий лысеть старшина 1-й статьи Яша Ковалев, машинист Коля Московцев, командир орудия старшина 1-й статьи Вася Хохлов, девушек не признающий, влюбленный в свою маму и только ей пишущий письма, рулевой краснофлотец Иван Светлов, старшина 2-й статьи Леня Сергеев, исконный моряк (он был машинистом на «Ермаке» и ходил на нем в Арктику выручать «Седова», «Садко» и «Малыгина»), еще — кочегар Тима Горягин и я.