Огненные фарватеры

Рассвет встречали на подходе к Лавенсари. Мы подвели СЗ-1 к причалу и сразу же заделали пластырем пробоину в борту. А вечером того же дня ТЩ-58 совместно с другими тральщиками вывел подводные лодки к Гогландскому плесу, откуда они ушли на вражеские коммуникации. И эта часть работы, которая казалась нам наиболее сложной и трудной, прошла, как говорят, без сучка без задоринки.

В старину люди полагали, что Земля держится на трех китах. Наш МО-209 тоже держался на трех «китах».

Младшего лейтенанта Александра Петровича Панфилова на войну призвали из торгового флота. Свое штурманское дело он знал блестяще, как сказали бы сегодня — от и до. Но «военной косточки» у него не было. И все же в экипаже Панфилова считали первым «китом».

«Китом» № 2 являлся старшина группы мотористов главный старшина Андрей Михайлович Деревяшкин. Говорил он очень громко, слова у него набегали одно на другое, особенно если он волновался или сердился. Спорить с Деревяшкиным боялись. Но дело свое знал основательно. Когда случалось, что в машине что-то выходило из строя, а у подчиненных не получалось с ремонтом, Деревяшкин приходил на помощь. Через минуту-другую совершалось чудо: двигатель начинал нормально работать. Подчиненные глядели на старшину с почтением. Потом, выбрав свободное время, Деревяшкин собирал своих ребят, объяснял, в чем была причина неисправности, как он нашел ее и устранил.

«Китами» № 3 было два человека — мичман Василий Соснин и командир отделения рулевых старшина 2-й статьи Анатолий Власов.

Соснин был мастером анализа. Допустим, сегодня что-то было сказано по радио в двух словах и только завтра по этому поводу появятся комментарии в газетах. Они, как правило, совпадали по тону и настрою с тем, как сегодня охарактеризовал это событие Соснин. Что касается артиллерийских и пулеметных дел Соснина, то он понимал и разбирался в них настолько хорошо, что налаживал и ремонтировал пушки и пулеметы не только на своем корабле, но и на соседних.

Командир отделения рулевых Анатолий Власов был ростом невысок. Остренький носик. Посмотришь на старшину — и жди: сейчас «выдаст» в чей-то адрес. И точно. Вот идет с бака наш кок Кузьма Никитин, несет на вытянутых руках лагун с компотом. Сейчас он его охлаждать поставит, за надстройку. Власов тут как тут:

— Кузьма, а ты Козьму Пруткова читал?

— Чего? — отдуваясь, переспрашивает кок.

— Следовательно, не читал, — резюмирует Власов. — Иначе бы знал, что сам Прутков заметил: «Новые сапоги всегда жмут».

— А у меня не новые, — отдувается Никитин. — Хотя жмут.

— Почему ж боцмана не попросишь сменить их на береговой базе? Тебе жизнь полегче, нам обед получше и повкуснее. Не только ты от сапог страдаешь!

Все кругом смеются. А я знаю: Власов при случае скажет боцману, и у кока будут сапоги, которые не жмут. На своем посту Анатолий Власов всегда в одной позе — правая рука на штурвале, левая обняла компас. Стоит вполоборота. Катер у него всегда точно на румбе. Даже если вокруг разрываются бомбы и снаряды.

«Три кита» — четыре человека. Они — мои первые помощники.

Вэтой главе, как и во всей нашей книге, немало рассказов о дозорах, конвоях. Что это такое? Заглянем снова в Морской словарь:

«Дозор — вид охранения сил флота с целью предупреждения о внезапном нападении противника, организуемый при нахождении сил флота в базах, стоянках на рейдах и переходах морем… Дальние дозоры выставляются с задачей заблаговременного обнаружения противника и задержки на время, потребное для подхода «сил поддержки дозора» или до развертывания для боя охраняемых сил. Ближние дозоры выставляются с задачей обнаружения противника на ближних подступах к охраняемым объектам и для прикрытия важных объектов морского побережья… Линии (полосы), по которым располагаются дозоры, называются «дозорными»…

Конвой — временное соединение транспортов и вспомогательных судов, совершающих переход под непосредственной охраной боевых кораблей…

Конвойная служба — система мероприятий и боевых действий, проводимая на морском театре с целью обеспечения безопасности морских перевозок».

Старший лейтенант Туморин лежал на койке. Как всегда, он был в капковом бушлате, сапогах и кожаном шлеме с широким капюшоном, как у всех катерников истребительного отряда и моряков торпедных катеров. Он спал. Сон его был глубоким.

Из крохотной каюты дверь ведет в такой же коридор. Напротив — каюта помощника, который сейчас наверху, на мостике. Он совсем недавно прибыл с курсов младших лейтенантов. В кормовой стороне коридорчика — кают-компания. Она так же невелика, как и остальные помещения. Но помимо своего основного назначения служит еще к жильем для боцмана, двух радистов и вестового. В промежутке между помещениями, в подволоке коридора, квадратный люк — входная дверь в отсек.

Старший лейтенант очнулся от сна, высунулся в люк и прислушался. Откуда-то тонко, но отчетливо доносились характерные вибрирующие завывания «юнкерса», которые и разбудили командира… Но самолет был еще далеко, где-то у самого горизонта.

На мостике помощник о чем-то переговаривался с сигнальщиком. «Охотник» лежал в дрейфе на линии дозора невдалеке от Деманстейнских банок в Финском заливе. Стоял июль 1942 года. Была штилевая и солнечная погода. Уже довольно сильно цвела вода и, насколько она просматривалась вглубь, была темно-зеленой.

— Сигнальщик, докладывайте о самолете противника!

— Есть докладывать о самолете противника, товарищ старший лейтенант! — автоматически ответил сигнальщик краснофлотец Иван Зеленский. Был он мал ростом, круглолиц, курнос, черен, почти как эфиоп, и от постоянного сидения на мостике производил впечатление встроенной детали. — А где он, самолет, товарищ командир? — спросил он, повертевшись по сторонам.

— Не знаю, это я у вас спросить должен.

— Вижу! — И через несколько секунд последовал четкий доклад: — «Юнкерс-88», курсовой двадцать пять градусов правого борта, дистанция — семь миль!

— Играть боевую тревогу! — приказал старший лейтенант и, опершись руками о край люка, выпрыгнул на палубу.

В тот же момент, прорезая тишину, залились звонки колоколов громкого боя. На палубу выскочили комендоры и пулеметчики. Пушки и ДШК пришли в движение. Заурчали, прогреваясь на подводных выхлопах, моторы: катер медленно пополз вперед, оставляя за собой полосу пены…

С самого начала летней кампании, после страшной голодовки первой блокадной зимы, старший лейтенант привык постоянно думать и заботиться о харчах. Думалось, что если катер разбомбят, то харчи пропадут. А если после этого останешься жив, то в воде лучше сидеть сытому, чем голодному. Есть же хотелось постоянно. Поэтому, как всегда в таких случаях, он спустился в кают-компанию, соорудил себе бутерброд из хлеба, корейки и масла. С ним он потом стоял на мостике, облокотясь одной рукой о походный столик, а другой придерживая будто бы сам собой уменьшающийся бутерброд.