Огненные фарватеры

Мичман взял мегафон, крикнул, чтобы кто-нибудь поднялся на мостик. Первым прибежал и встал за штурвал Михаил Цимбаленко, но его тут же сменил Фролов. Рядом разрывались вражеские снаряды, их разрывы слепили глаза. Недолет… Перелет… Мичман подумал, что сейчас катер возьмут в «вилку» и все будет кончено. Навсегда. Но тут же совсем рядом раздались такие знакомые выстрелы сорокапяток: это МО-303 успел на помощь!

Ошеломленный внезапным ударом с тыла, противник прекратил огонь и повернул на зюйд, к фарватеру!

00.10. Теперь оба «малых охотника» оказались между вражескими катерами и берегом, на котором пока еще оставался хозяином враг. Противник потерял один катер, а второй имел повреждения. И хотя он был в некоторой растерянности, однако оставался ближе к фарватеру, чем наши дозорные катера — МО-207 и МО-303.

— Надо прорываться и продолжать бой! — крикнул лейтенант Титяков в мегафон на «двести седьмой». — Держитесь от нас в правом уступе. Ваши — крайние справа, наши — левые катера!

Враг между тем пришел в себя, на наши катера обрушился огненный смерч. Застонал и упал заряжающий носового орудия на «триста третьем». Его заменил Иван Леонов, но пушка молчала! Молчала — осколок повредил стреляющее устройство, а до фашистского катера, загородившего путь к фарватеру, — каких-то сто метров! И Титяков дал команду рулевому — идти на таран.

Вряд ли кто-нибудь мог сказать даже тогда, какое расстояние разделяло катера, когда грохнуло носовое орудие. Уже потом выяснилось, что командир сорокапятки Остроус вставил в замок острый конец напильника, вместо поврежденного бойка, и ударил по нему подвернувшейся под руку стреляной гильзой.

Пламя поднялось над морем, осветило все кругом. Вода хлестнула по палубе «охотника». Снаряд Остроуса угодил прямо в бензобак, и вражеский катер взлетел на воздух. Поднявшаяся от этого взрыва стена воды отшвырнула комендоров от пушки. Она же ударила находившегося на мостике командира дозора Игоря Чернышева, и он лишился сознания.

00.12. «Малые охотники» МО-303 и МО-207 снова прорезали строй противника, но при этом они были атакованы еще тремя торпедными катерами врага. Первый же вражеский снаряд угодил в рубку МО-303. Из ее двери как раз выходил помощник командира корабля младший лейтенант Федин. Залитый кровью, едва державшийся на ногах от ранений, от контузии, офицер все же нашел в себе силы подняться на мостик и протянуть лейтенанту Титякову бланк радиограммы. Лейтенант прочел текст и слабо улыбнулся: к ним спешили на помощь наши катера!

00.20. Бой закончился. Вражеские катера, прикрывшись дымовой завесой, отходили на норд, под защиту береговых батарей. Чернышев пришел в себя. Он приказал перегрузить всех раненых на МО-207, и младший лейтенант Федин повел катер в Кронштадт.

…В дни празднования 40-летия Победы я услышал рассказ Раисы Романовой — невесты Николая Каплунова. Привожу его в сокращенном виде:

«24 мая 1943 года ранним утром меня разбудил врач дивизиона «морских охотников».

— Раиса, у тебя есть фотография Каплунова? — спросил он.

Я не сразу поняла зачем, но через мгновение зарыдала.

— Где и как?

— Севернее фарватера. Немцев было тринадцать катеров, наших два. На МО-207 погибло трое. Николай был смертельно ранен. Он скончался на подходе к Шепелевскому маяку.

25 мая в библиотеке ОВРа стояли три гроба. Наши девушки убрали их цветами и ветками. Приходили краснофлотцы, старшины, командиры. Прощались. Через день Кронштадт провожал в последний путь героев-катерников — командира МО-207 старшего лейтенанта Николая Каплунова, командира отделения рулевых Николая Ивченко и наводчика Николая Дворянкина…»

Майским днем 1943 года командира сетевого заградителя «Вятка», только что пришедшего из Кронштадта в Ленинград, капитан-лейтенанта Бориса Чернышева вызвали в штаб флота. Не часто случается, чтобы командира корабля 3-го ранга вызывали в столь высокую инстанцию.

От набережной Макарова, от Тучкова моста, Чернышев добрался до штаба флота довольно быстро. В бюро пропусков ему указали, что надо идти в оперативное управление. Капитан 2-го ранга, к которому он явился, коротко изложил суть дела:

— Подходы к острову Лавенсари с норд-оста и зюйд-веста открыты для прохода вражеских подводных лодок. Вам ставится задача перекрыть их противолодочными сетями. Вот тут и… тут, — показал он на карте. — Все ясно?

— Никак нет, — немного подумав, ответил Чернышев. — Я полагаю, что в такой расстановке сетей смысла нет и было бы целесообразнее сделать это несколько иначе.

Борис Григорьевич коснулся карты карандашом и проложил по бумаге еле заметные линии.

— Именно здесь, как мне сдается, надо ставить сети.

— Хорошо. Ваша точка зрения будет изучена. Боевой приказ получите. — Он посмотрел на Чернышева. — Вы готовы завтра выйти в Кронштадт?

— Так точно.

— Вот в Кронштадте и получите приказ.

В Кронштадте «Вятка» сразу же подошла к причалу минных складов Арсенала: такой приказ отмахал флажками сигнальщик с рейдового поста. Едва подали сходню, на корабль взбежал комдив капитан 3-го ранга Анатолий Пименович Безукладников, поздоровался.

— Пошли, Чернышев, в твою каюту. Сейчас разбираться будем, — чему-то улыбался он.

Чернышеву оставалось лишь следовать за начальством.

— Гордись: твое предложение по постановке сетей одобрено! — сказал комдив, едва они вошли в каюту.

— Внял, — ответил Чернышев: теперь ему было ясно, чему улыбался комдив.

— Тогда другой вопрос: сколько у тебя противолодочных сетей и какие? Впрочем, наверное, лучше позвать Щеголева?

— И старшего политрука Лобкова, — в тон заметил Чернышев. — Пока мы будем заниматься подготовкой документов и прочего, он соберет коммунистов и комсомольцев, поставит им задачу. — Командир нажал кнопку звонка вызова рассыльного.

Оба прибыли минуты через две, но комдив не спешил с разговором.

— Подождем немного. Сейчас прибудет еще один человек, — снова улыбнулся он. — Вы, если память не изменяет, сетей не ставили с сорок первого?

— Так точно, — ответил Щеголев.

— Кое-что подзабыли. Да и народ с той поры у вас поменялся: кто в морскую пехоту, кто на новостроящиеся…

Раздался стук в дверь. Она отворилась, и в каюту вошел невысокого роста сутуловатый командир с белыми погонами капитана интендантской службы. Это был командир несамоходного сетевого заградителя СЗ-1 Михаил Григорьевич Галкин, известный на весь ОВР КМОР как знаменитый минных и сетевых дел мастер. За знания и опыт его уважали начальники и товарищи по службе. Но поэтому же, если Григорьич, как его звали в ОВРе, приходил с проверками, его опасались: спокойный и мягкий по натуре, он преображался, когда видел упущения в любимом деле. Галкин всегда находил способ устранения всяких неполадок и недостатков, простой и доступный до удивления. Но в любом случае без «фитиля» для конкретного виновника дело не обходилось.