Огненные фарватеры

— Документы! — Команда вернула меня к действительности.

Протянула начальнику патруля предписание и уже в четвертый раз на коротком пути от Ленинградской пристани доложила, что следую к новому месту службы.

— Ну давай! — улыбнулся молоденький лейтенант. — А то у нас тут женского пола маловато, город строгий и суровый. Так что считай, пополнение не только в ОВРе.

Я подумала о том, что парень напрашивается на знакомство, и повела себя сугубо официально. Мне было не до шуток: через полчаса должна решиться моя судьба.

Всю жизнь я рвалась плавать — с 15 лет повсюду бегала и искала, как бы попасть на флот. Было это еще в довоенные годы, когда на острове Вольном работал первый военно-морской клуб. Начальника клуба я убедила, что море люблю и только им жива, — взяли. Вязала морские узлы, изучала рулевое и сигнальное дело. Вместе с ребятами освоила шестивесельный ял. Ходила счастливая и на себя не похожая: руки в ссадинах, краске, лицо обветренное и загорелое дочерна.

И вот закончена десятилетка. В самый длинный день в году мы в походе на ялах. Над городом прекрасный день, над заливом шквалистый ветер, наши ялы сворачивают в Лахту, и здесь мы узнаем — война!

Конечно, не заходя домой — в военкомат. Отказали, — восемнадцати нет. И вдруг кто-то из ребят сказал, что производится набор от разведотдела флота, собирают яхтсменов. И что командует там Александр Васильевич Курышев, у которого я тоже занималась. К Курышеву побежали вдвоем — я и Ольга Долбима (она работала в яхт-клубе медсестрой).

17 сентября 1941 года мы получили в 1-м Балтийском флотском экипаже краснофлотскую форму — мечту нашей жизни.

Осень отходили на швертботах. Но в ноябре залив встал, и начальство решило, что нам надо учиться. Направили в радиошколу. В 1943 году учеба закончилась. Я, конечно, мечтала о том, что попаду на корабль, на худой конец, на яхты. Но вышло совсем не так.

— Присягу принимала? — спросил начальник школы.

— Так точно!

— Где приказано служить?

— В первом береговом отряде.

— Иди! — приказал и отвернулся. Разговор окончен.

Служила. Куда денешься? Пришла добровольцем. Как-то получила письмо от Курышева — спрашивал, как живу. Ответила, что плохо: хочу плавать, да не пускают, ссылаются на долг и присягу. Уж не знаю, как получилось, но Александр Васильевич к кому-то обратился, кого-то уговорил, кого-то убедил. Сперва со мной побеседовало высокое начальство, а потом пришел приказ. И вот я в Кронштадте.

…Скоро проходная береговых помещений ОВРа, меньше десяти минут хода.

В бюро пропусков ко мне поначалу отнеслись несерьезно.

— С Большой земли на кронштадтскую? Чем проштрафилась, подруга? — спросила девушка с погончиками старшего краснофлотца на идеально отутюженной суконке и с повязкой на рукаве. — Или кому голову вскружила, а он не свободен? В десятый ДСК? — Тон ее стал совсем иным. — Там же мест нет!

— Это для вас нет! — резко ответила я.

Она заспешила. Куда-то позвонила, кому-то доложила. А затем мне было велено взять с собой вещи и следовать за рассыльным… И тут оказалось, что сперва предстоит выслушать целую лекцию о службе на кораблях. Капитан 2-го ранга, к которому меня привел рассыльный, говорил доброжелательно, но все о том, что я особа женского пола, а все прочие будут мужчины. Я стояла навытяжку и молчала, внимая начальству…

— Вам все ясно, краснофлотец Мурзакова?

— Так точно. Все, кроме одного: неужели вы, товарищ капитан второго ранга, можете думать, что я, комсомолка, позволю себе что-либо из того, от чего вы меня предостерегаете? У меня две цели: служить и плавать. Прочее — не интересует!

— Ну хорошо. Плавай и воюй, — улыбнулся он и нажал кнопку звонка. Появился рассыльный. — Отвести девушку-краснофлотца к капитану третьего ранга Амелько. — Повернулся ко мне, протянул руку: — Счастливого плавания!

Амелько сидел за письменным столом. Поднялся, поздоровался. Представил офицера, который находился тут же:

— Заместитель комдива по политчасти капитан-лейтенант Евстафьев Иван Егорович…

— Юля, вы понимаете, чего добились? — спросил Евстафьев. — Вы радист, а у нас на катерах радистов нет. Вот так. В общем, будете числиться за нами, а службу нести на радиоцентре.

— Это невозможно. Хочу на корабль. Сигнальное дело знаю все — семафор, прожектор, сигнальный свод.

Мои новые начальники переглянулись, и я поняла, что настало время рассказать про военно-морскую школу и яхт-клуб.

— Ну ладно. — Николай Николаевич впервые улыбнулся. — Все это очень хорошо. Но там, как говорится, была самодеятельность. А здесь война на море, в котором мины и подводные лодки, на котором боевые корабли и над которым самолеты противника. Потом есть еще береговая артиллерия врага. А наши дымзавесчики — между всем, что есть у немцев, и нашими кораблями…

Тогда я решила «вытащить козырь» и рассказала, что прочла в газете про тральщик Волжской флотилии, на котором вся команда укомплектована девушками и даже командир там девушка — старшина 2-й статьи Антонина Куприянова.

Мои начальники снова переглянулись.

— Верно, — сказал Евстафьев, — и мы об этом читали. Но там — вся команда девушки. Здесь — вся мужчины. А тебе, между прочим, и вымыться надо.

Я покраснела.

— На яхтах тоже были мужчины, товарищ капитан-лейтенант! И потом, я хочу не просто числиться на войне, а воевать. Хочу быть настоящим краснофлотцем! — Я чувствовала: еще чуть — и слезы брызнут.

— А вы не путаете чего по поводу службы на кораблях? — вдруг спросил комдив и подозрительно посмотрел на меня.

— Никак нет!

Однако Амелько снял трубку телефона, назвал код и номер. Я поняла, что он говорит с ОВСУ — Организационно-распределительным строевым управлением флота. В объяснении своем я сослалась на приказ, который пришел оттуда. Разговаривал Николай Николаевич недолго. Вздохнул.

— Да, есть такой приказ — направить к нам в порядке исключения.

Затем они вдвоем еще раз объяснили мне про этику поведения. И про то, что на «каэмках» нет элементарных удобств. Про то, что мне придется жить в одном помещении с мужчинами. Я твердо стояла на своем.

— Так значит, только «да»? — еще раз спросил комдив.

— Так точно!

— Командир, — сказал тут Евстафьев, — давай направим ее к Михалеву, на «девятьсот четвертый». Михаил Григорьевич девушку в обиду не даст. Как не даст ей от службы отвлекаться и увлекаться тоже.

— Решено, — ответил Амелько.

Дымзавесчики стояли в Итальянском пруду, у его восточной стенки: плавпричалы — и у каждого, борт к борту, катера.

Сопровождавший меня старшина крикнул:

— Михалев, на выход!

Я посмотрела вниз: вот он, СК-904, сторожевой катер-дымзавесчик. И тут же увидела, как из двери рубки высунулась рыжая голова с заспанными глазами. Через миг на палубе оказался здоровенный главстаршина в наброшенном на плечи кителе.