Огненные фарватеры

До Лисьего Носа оставалось мили три с половиной, когда мы, зажатые льдами, остановились. Помочь нам выбраться из ледовой мышеловки было некому: «главный ледокол», БТЩ, тоже застрял.

Наступало ясное и морозное январское утро. На фоне голубеющего неба в зимней дымке вырисовывался южный берег залива — строения Петергофа, колокольня петергофского собора. Ничто не нарушало тишины зарождающегося дня. Но этот, казалось бы, мирный пейзаж таил в себе смертельную угрозу, и экипаж «Онеги» это хорошо понимал. Вот почему под руководством помощника командира и фельдшера были собраны все простыни у моряков и офицеров, изъяты запасы их из баталерки интендантской службы. Простынями мы замаскировали корпус и надстройки с правого, видимого противнику, борта. На лед выкатили дымшашки, их разместили кабельтовых в пяти от корабля, в сторону все того же петергофского берега, до которого было так далеко и так близко.

Солнце поднялось достаточно высоко для первого январского дня и, рассеяв дымку, осветило корабль. И почти тут же со стороны Петергофа раздался гром четырехорудийного залпа, а следом — звенящий грохот пролетевших над головой снарядов. В небо взметнулись четыре гейзера из дыма, льда, снега и осколков — перелет. Партия дымомаскировки, которую возглавляли лейтенант Иван Самофалов и химист старший краснофлотец Леонид Григорьев, запустила дымовые шашки.

Снаряды второго залпа легли с недолетом, совсем рядом с нашими дымшашками, с лежащими на льду моряками. И тут вдруг все мы увидели, что со стороны дамбы Морского канала восточный ветерок песет мощную пелену дымзавесы, перекрывающую почти по осп Большого корабельного фарватера ту часть Финского залива, которую официально зовут Невской губой, а в народе — Маркизовой лужей, и отгораживающую «Онегу» от вражеских глаз.

— Эх, чуть бы пораньше! — услышал я голос старшины 1-й статьи Воронова и не мог с ним не согласиться. Тем более что снаряды третьего залпа взорвались совсем близко и куски льда застучали по бортам «Онеги». Но тут же послышались выстрелы с другой стороны, и старшина 1-й статьи Попов доложил, что это открыли огонь форты.

Как обычно в таких случаях, немцы дали еще два-три залпа и замолкли. Однако в течение дня противник еще несколько раз принимался стрелять по нашим кораблям — дело в том, что в тот день, 1 января, застряла во льду не одна наша «Онега». Но каждую такую попытку немцев тут же пресекали артиллеристы и летчики флота.

К вечеру ледовая обстановка изменилась к лучшему. С помощью БТЩ Т-217 наша «Онега» и все остальные корабли были освобождены от ледового плена.

Мы сразу направились к причалу Лисьего Носа, с тем чтобы вечером, приняв на палубу танки, идти в Ораниенбаум.

Сжатие льдов на фарватере становилось опасным. И вот в Кронштадте, в штабе КМОР, контр-адмирал Левченко проводит совещание, на котором стоит один вопрос: «Как действовать дальше в сложившейся обстановке?» На нем присутствовали командиры кораблей, частей и соединений, участвовавших в перевозках войск.

Высказать свое мнение обязан был каждый. Большинство командиров стояло за то, чтобы продолжать морские перевозки, ибо погода день ото дня налаживалась и можно было ожидать, что подвижки льда прекратятся. Но имелись и иные мнения. Предлагалось, например, построить от Горской на Кронштадт и далее на Ораниенбаум ледовую дорогу — опыт в этом деле имелся. Оба предложения были приняты, но ледовая дорога получила, как говорится, приоритет. Ее срочно построили, и армейская техника пошла по льду.

Вся, кроме танков, — танки снова возили «Вятка» и «Онега». Каждый день рейс или два.

14 января началась артподготовка, и все мы полагали, что теперь-то можно забыть о скрытности: в 14.00 «Онега» и «Вятка» вышли из Кронштадта и вслед за БТЩ Т-215 повернули на Лисий Нос. К нашему великому удивлению, когда мы думали, что немцам не до нас, вокруг кораблей стали подниматься черные всплески разрывов вражеских снарядов. Положение наше было незавидным: три корабля на виду у врага — и никакого прикрытия!

К счастью, ни один снаряд не попал в цель, все они взрывались в стороне и отчего-то внизу — подо льдом, на грунте. Потом мы узнали, что немецким пушкарям был дан приказ стрелять по кораблям только бронебойными снарядами — они почти не давали осколков, куски же льда взлетали вертикально вверх и тут же падали. Пострадавших на все три корабля имелся один: у нас на «Онеге» ранило комендора, юнгу Мишу Гвоздева. Рана была не опасной, но напугался юнга здорово.

— Не дрейфь, Гвоздик! — крикнул я ему в мегафон. — Беги к доктору, он тебя мигом починит!

Перевозки танков мы продолжали до 21 января, несмотря ни на что. Таков был приказ, и мы его выполнили.

Всего кораблями Краснознаменного Балтфлота было доставлено в Ораниенбаум около 53 тысяч человек, 2300 автомашин и тракторов, 214 танков и бронемашин, 700 орудий и минометов, 5800 тонн боеприпасов, 4000 лошадей, 14 000 тонн воинских грузов.

Зима ударила в декабре крепкими морозами. Бухты и гавани острова Лавенсари, где базировались наши БМО, сковало льдом. Однако во второй половине января наступила оттепель. Сильные штормовые ветры взломали лед, унесли его в открытое море. В конце месяца был получен приказ о подготовке к высадке морского десанта в тыл врага.

Десант, особенно зимний, операция не из простых. На «ура» ее не проведешь — это понимал каждый из нас. Понимали и то, что подготовка к нему будет серьезной. Но никто и не догадывался, что она будет столь сложной… А началась операция с того, что десантников, бойцов 260-й бригады морской пехоты, размещали по кораблям и каждому из них сразу же назначали место: кубрик, койку и рундук, место для оружия — автомата, станкового или ручного пулемета, ПТР, миномета. Море есть море, все должно иметь свое место, все — закреплено по-походному. Мы, катерники, старались показать десантникам, что и как делать; более всех в этом преуспевал наш боцман — старшина 1-й статьи Николай Осмоловский, молодой коренастый круглолицый парень.

— Ну что скучаешь, голуба? Вот так надо крепить. — Он прихватывал морским узлом ствол станкового пулемета к обуху и объяснял: — От так если ослабишь узел, он и развяжется!

— Это не узел, а липа. Привязывать пулемет надо крепко! — стоял на своем такой же молодой, как Осмоловский, десантник.

— Ты на корабле без году неделя, а учишь меня, боцмана, — сердился Осмоловский. — На моем счету это не первый десант. Учти!

Подходит кто-нибудь из морских пехотинцев.

— С боцманом не спорь, он после старпома на корабле самый главный!

И все становилось на свои места. Особенно это проявилось после того, как я рассказал десантникам, что боцман наш по гражданской профессии учитель. На флоте с сорокового года, успел повоевать на Ханко, получил ранение под Невской Дубровкой в 1941 году, и в сентябре 1942 года тоже.