Огненные фарватеры

Само собой разумеется, не стоит и говорить о том, что заходить на неизученное минное поле дело уже само по себе рискованное.

А тут еще, совсем некстати, на память пришли события, случившиеся 1 мая 1943 года. Тогда, сразу после посадки на мель подводной лодки С-9 и гибели капитан-лейтенанта Крылова, командованием было принято решение, в котором прямо говорилось, что для лучшего навигационного обеспечения переходов лодок их должен сопровождать флагманский штурман ОВРа. Крылова на должности флагштурмана сменил я — мне и следовало обеспечивать операции проводок и в 1942 году, и в 1943-м.

Как обычно, накануне перехода в штабе ОВРа проводился инструктаж, им руководил Богданович. Начальник штаба Большов доложил обстановку и план операции. Я осветил ее навигационную сторону и при этом особо обратил внимание командиров лодок и штурманов на систему навигационного ограждения. Говорил о том, что особое внимание должно быть уделено дублированию курсоуказания и, главное, своевременности и точности поворота с Морского канала в сторону Ольгина.

— Ну, а если в этой точке не окажется гидрографического катера «Гироскоп», как тогда?

— Тогда поворот осуществлять по счислению. Продолжать движение по Морскому каналу не следует ни в коем случае, — ответил Богданович.

Той ночью стояла прескверная погода: валил густой и мокрый снег. Он падал на воду, на легкий корпус лодки, на рубку, таял на деревянных паелах, и мы стояли в густой снежной каше — капитан 2-го ранга Владимир Полещук, командир конвоя, командир лодки Евгений Осипов, сигнальщики, рулевой. Видимости практически не было никакой — мокрый снег лез в глаза, противно лип к лицу, струйками воды стекал за воротники регланов. Но, с другой стороны, эта мерзкая погода была нам выгодна: неприятель не мог наблюдать визуально подводные лодки, которые шли здесь под электромоторами, — впереди — Щ-406, за нами — Щ-323. Здесь нам не повезло. На Щ-406 вышел из строя гирокомпас. Командир конвоя капитан 2-го ранга В. Полещук, несмотря на мои возражения, принял решение выпустить вперед, в голову конвоя, Щ-323. Перед самым выходом из закрытой части Морского канала Щ-323 вышла вперед и буквально через полминуты скрылась в снежном заряде.

Как только конвой вышел в открытую часть Морского канала, немцы открыли по кораблям огонь, который сопровождал нас до выхода на Северный фарватер.

Щ-406 медленно продвигалась вперед в белой мгле, в которой мы боялись пропустить точку поворота, проглядеть катер… Вдруг из рубочного люка появилась голова радиста, Осипов нагнулся к нему, что-то тихонечко спросил.

— Имею доложить, — язвительно произнес затем Евгений Яковлевич, — «Гироскоп» в точке отсутствует. Вот так!

— До поворота осталось пять минут, — доложил я Полещуку.

— Зачем он нам, этот поворот? — спросил Осипов. — Погода позволяет идти напрямую, не сворачивая и не путаясь по ольгинскому мелководью.

— Ни в коем случае! — резко возразил я Осипову, ибо понял: командир лодки не придает значения тому, что только вчера здесь вел бой с катерами противника дозорный катер ЗК-35, которым командовал старший лейтенант Никита Катальников. И нельзя исключить, что под прикрытьем боя фашисты ставили мины.

Полещук поддержал меня, и Осипов скомандовал на руль. Так прошло несколько минут. Вдруг из люка показался командир БЧ-5 и взволнованно доложил:

— Только что у борта взорвалась мина — в лодке мы слышали мощный удар по корпусу.

Мы постарались успокоить механика, а Полещук сказал:

— Уж с мостика мы бы увидели это. Скорее всего, поблизости разорвался крупнокалиберный снаряд.

Механик пожал плечами в недоумении и нырнул обратно в люк. Полещук взглянул на меня, и я заметил, как побледнело его лицо. Как выяснилось позже, в лодке услышали сильный динамический удар, причиной ему был взрыв мины — на ней подорвалась Щ-323, которая на 4,5 кабельтова проскочила точку поворота…

И вот теперь мы идем в район, где тоже стоят мины… Однако дело не только в них: СБ-3 как-то сама нашла проход между ряжами — забитыми в грунт залива толстенными дубовыми бревнами, пространство между которыми заполнено огромными камнями и за прошедшие десятилетия замыто песком. В ряжах имелись проходы, на обычных картах не обозначенные, — в один из таких и проскочила СБ-3, тысячетонная баржа, и оказалась в районе расположения минных банок. Оставлять ее там до утра было нельзя. Для нас обстановка усугублялась еще тем, что к кромешной тьме прибавился туман и из-за него не видны были навигационные огни Лисьего Носа, «привязавшись» к которым можно было спокойно найти узкий проход. Остальное, хотя и опасное дело, представляло вторую часть задачи, по крайней мере, ясную по исполнению. Пока же мы не наблюдали не только огней на берегу, но даже расположенного совсем рядом, на ближнем форту, узкого и остронаправленного огня маневренного пункта.

В штабе конвоя и на корабле понимали, что пройти при данной ситуации ряжи и не посадить на них БТЩ будет делом почти невыполнимым. Знали о минах и понимали, что нет гарантии в том, что, если БТЩ не подорвется на них, этого не случится с баржей. А нам надо было и самим выйти, и СБ-3 вывести. Минуты бежали. Их оставалось до рассвета совсем немного. Я ходил по мостику и думал. Решение нашлось неожиданно: я стукнулся о тумбу сигнального прожектора, ругнулся и…

— Константин Матвеевич, — обратился я к командиру Т-217 Буздину, стоявшему рядом, у штурманского столика, — ты знаешь, как полезно иной раз стукнуться обо что-либо?

— Но лучше не надо, — улыбнулся Буздин в ответ.

— Вопрос — обо что стукнуться. Взять, например, прожектор. Они же установлены не только у тебя на мостике, но и в Лисьем Носу, в ПВО. Как ты полагаешь, если они начнут светить, туман пробьют?

— Обязательно, но только если луч направить вверх!

— Правильно! По ним возьмем пеленги и найдем проход. Что может быть проще?

Через минуту на мостике уже был шифровальщик, а через 20–30 минут мы увидели, как из туманной мглы на норде в небо уперлись два световых столба. Вскоре Т-217, успешно протиснувшись сквозь находившуюся в нескольких кабельтовых от места, с которого мы начали поиск, щель в ряжах, подходил к СБ-3. Взять баржу на буксир было делом не слишком сложным, даже во льдах, и вскоре мы уже выскочили из этой ловушки, благополучно миновав и мины. Но с тех самых пор, вспоминая операцию по переброске войск, я считаю, что из всех конвоев во льдах Невской губы той поры этот оказался самым, наверное, трудным.

К декабрю 1943 года я прослужил на сетевом заградителе «Онега» почти полгода: меня назначили на корабль вскоре после того, как был тяжело ранен капитан-лейтенант Сапунов. Из последнего похода на Лавенсари мы вернулись во второй половине декабря, пробиваясь от Толбухина маяка через молодой, но довольно крепкий ледок. Ошвартовались к Усть-Рогатке, к ее западному молу. Нам дали до Нового года отдых, а там предстояло заняться ремонтом. Но с отдыхом не получилось: уже через двое суток мы и сетевой заградитель «Вятка» стояли у причалов Морского завода. Зачем это делалось, нам объяснил комдив — капитан 3-го ранга Безукладников: предстояли перевозки боевой техники, к ним надо соответственно подготовить корабли.