Владимир Калачев - Не склонив головы

А в это время Луговой пристраивал самодельный механизм с капсулем взрывателя, чтобы он сработал через три-четыре минуты после снятия с него предохранителя. Наконец Луговой сделал все. Механизм был присоединен к свертку со взрывчаткой. Луговой еще раз проверил действие предохранителя и поспешил к выходу из лаборатории.

Когда Луговой приоткрыл дверь и выглянул наружу, там произошло что-то неожиданное, до него откуда-то издали донесся топот тяжелых сапог. Сомнения быть не могло: по направлению к лаборатории бежали люди.

Охранник и Франц словно по команде повернулись на приближающийся шум.

Прислушиваясь к топоту кованых сапог, Луговой понял: к зданию центральной лаборатории бегут гитлеровцы. И почти тут же в подъезд влетел Франц.

— Скорее в машину!

— Поздно.

— Скорее, проскочим.

Топот кованых сапог доносился все отчетливее. И Луговой побежал вслед за Францем. Петр Михайлович выскочил из подъезда и прыгнул в автомобиль.

В следующее же мгновение, взревев моторами, машина помчалась вперед.

Охранник, стоявший спиной к подъезду, не видел, как выбежал Луговой. Он взял автомат на изготовку и ждал появления бегущих людей. И только когда машина помчалась в сторону от лаборатории, охранник, ничего не понимая, посмотрел ей вслед…

По бетонированной дорожке, тускло освещенной фонарями, растянувшись цепочкой, бежали солдаты внутризаводской охраны. Неуклюже переваливался из стороны в сторону шеф местного отделения службы гестапо майор Шницлер. Около него бежал судетский немец Отто.

— Кто в лаборатории? — остановившись около охранника и не отдышавшись еще, выдавил Шницлер.

— Только что был шофер господина доктора.

Шницлер рванулся к подъезду. Вместе с ним в помещение влетели Отто и солдаты. Но как ни старались гестаповцы, они не смогли найти в помещении никого. Шницлер хотел уже повернуть назад и вдруг увидел в проеме стены сверток. Он сделал шаг вперед и только тогда заметил, что рядом со свертком находился какой-то механизм, похожий на часы. К свертку тянулись два тонких проводка. «Подрывной механизм!..» Какую-то долю секунды он не мог оторвать взгляд от проема. «Немедленно обезвредить! Скорее…» Шницлер одним прыжком подскочил к стене и дрожащей рукой потянулся к тонким жилкам проводов. Он стиснул зубы, готовясь перервать контакт, но было поздно…

Огромной силы взрыв ворвался в ночную тишину. Когда пыль и дым рассеялись, там, где только что возвышалось здание лаборатории, чернели горящие развалины.

А с восточного фронта приходили все более тревожные вести. Немецко-фашистское командование всеми путями старалось скрыть от населения истинное положение, скрыть разгром своих дивизий, гибель тысяч и тысяч людей, отправленных гитлеровцами на страшную бойню… Но утаить правду, обмануть миллионы людей было теперь трудно. Все более и более опасные сообщения о положении на фронтах просачивались в города, они расползались даже по поселкам и хуторам Германии.

Выборг!.. Брест!.. Кишинев!.. — название этих, еще совсем недавно незнакомых немецкому населению городов уже летом 1944 года облетело всю Германию.

Все чаще русские летчики появлялись в небе над Берлином. Они бомбили и разрушали военные заводы, станционные сооружения.

Вскоре, словно новое грозное предупреждение, прозвучали названия столиц соседних государств. Бухарест!.. Белград!.. Немецкие войска, разбитые и деморализованные, откатывались все дальше и дальше от русских границ.

Но не успели немцы опомниться от этих поражений, как еще более страшная весть прокатилась по трепещущему рейху ледяной эстафетой: русские вышли на Одер! С каждым днем фронт приближался к столице самой Германии, Берлину. Фронт приближался грозно, неудержимо…

Разрушенных домов в этой части Берлина было больше, чем сохранившихся. По улицам, только по середине очищенным от битого и потемневшего от гари кирпича, расколотых каменных плит и изуродованной мебели, можно было проехать лишь в один ряд. Люди старались ходить пешком, некоторые толкали впереди себя тележки, тащили на плечах мешки и узлы с домашним скарбом. Местное население кое-как расселялось в развалинах. После разгрома фашизма берлинцы впервые за многие годы получили возможность без страха ходить по улицам.

Война осталась позади. Но забот у военного коменданта было много. Почти во всем районе была испорчена канализационная система, не работал водопровод, пока еще не открылись ни пекарни, ни магазины. А население надо кормить, людям надо помогать.

С раннего часа до позднего вечера на Карлштрассе, где в огромном, угрюмом на вид особняке с островерхой крышей и узкими окнами-бойницами размещалась советская районная комендатура, было наиболее оживленно. К полковнику обращались по самым различным вопросам: с просьбами, жалобами. Люди шли к властям, а кроме советской военной комендатуры, других административных органов в районе пока не было.

Комендант — пожилой полковник, еще недавно заместитель начальника политотдела одного из гвардейских пехотных соединений, принявшего участие в штурме Берлина, за день устал так, будто разрабатывал сложный оперативный план наступления. Он хотел идти отдыхать. Но в это время в кабинет вошел адъютант.

— Товарищ полковник! — обратился было офицер к коменданту, но уже в следующую секунду заколебался. Офицер, видя, как устал полковник, начал жалеть, что потревожил его. Однако встретив требовательный взгляд начальника, четко продолжил:

— К вам просится на прием немецкий гражданин. Он назвал себя доктором Майером.

— Майер… Майер… — задумчиво повторил полковник. Некоторое время он сидел молча, стараясь припомнить, откуда ему знакома эта фамилия.

— Доктор Майер… — повторил полковник. — Доктор… ученый… — и комендант вспомнил.

…С неделю назад районный комендант получил срочный запрос из главной комендатуры Берлина. Полковнику предписывали уточнить, не живет ли в его районе известный немецкий ученый доктор Майер. На следующий день полковник оказался в главной комендатуре. Генерал пригласил районного коменданта в кабинет, рассказал предысторию столь срочного запроса…

В октябре 1944 года линию фронта перешел бежавший из фашистской неволи Петр Михайлович Луговой вместе с немецким коммунистом Францем Лебе. Они сообщили в органы государственной безопасности Советского Союза, что под Берлином, на заводе радиолокационной аппаратуры, погиб в гестаповских застенках крупный советский ученый Органов. Профессор тайно от германских властей вел записи. Луговой сообщил также, кому было поручено сохранить эти бумаги.