Алексей Дубровин - Звонница [Повести и рассказы]

С годами Михаил стал ощущать, будто чувствует на себе участливый взгляд «своего» немца, слышит его голос. В такие мгновения утихали сердечные боли. Вздохнув, жалел, что некого расспросить о жизни ставшего близким врага. Громову казалось, что тот томится в неизвестности о судьбе русского. А однажды Михаил вдруг ощутил сердечное одиночество, хотя Нина находилась постоянно рядом. Необычное состояние удивило, привело в смятение: привык к своим семидесяти шести годам ничему не удивляться, а тут…

Вскоре на квартиру Громовых позвонили из пароходства.

— Нина Ивановна, — раздалось в трубке, — сотрудники нашего пароходства только что вернулись из туристической поездки в Германию. Представляете, в Гамбурге, узнав о приезде пермяков, их пригласила в гости немецкая семья. К великому удивлению, на встрече немцы рассказали, что знают Михаила Владимировича Громова из Перми. Для него передали письмо. Может быть, вы сможете подъехать и забрать его? Если не получается, то завтра после обеда наша машина доставит вам письмо на квартиру.

— Что вы! Не волнуйтесь, сейчас скажу Мише и через час подъеду.

Нина Ивановна подошла к мужу, но тот спал. Одевшись, она отправилась на троллейбусную остановку. Из головы не выходил один вопрос: «Кому в Германии мог понадобиться Миша?»

Взяв в пароходстве странное письмо, Нина Ивановна поспешила домой. Проснувшийся муж потерял ее и вопросительно взглянул.

— В пароходство, Миш, ездила, — протягивая ему письмо, объяснила супруга. — Тебе письмо из Германии привезли ваши ребята.

— От кого?

— От какой-то Марты Штоф из Гамбурга.

— Прочти, пожалуйста.

Муж, казалось, не удивился ответу. Нина Ивановна дрожащими руками вскрыла конверт. Она неплохо знала немецкий язык и громко, чтобы было слышно, начала читать:

«Господин Громов, прошу вас не удивляться моему письму. Пишет вам Марта Штоф из Гамбурга. Я жена Фридриха, спасенного вами в далекие годы войны. Месяц назад я овдовела. Исполняя последнюю волю Фридриха, благодарю вас от его имени за предоставленную возможность прожить счастливую жизнь. Он построил много красивых и удобных домов. Все послевоенные десятилетия искренне раскаивался за свое военное прошлое…»

— Обожди, Нина, — попросил Михаил, — дай прийти в себя.

Нина Ивановна взглянула на побледневшего мужа. Встав, она поспешила за лекарством, однако ее остановил взмах руки:

— Читай, читай. Ничего не надо. Отпустило.

Нина Ивановна никак не могла взять в толк, кто такая Марта, кто этот Фридрих, что побудило немку благодарить «за счастливую жизнь»?

— Читай дальше, — нетерпеливо повторил Громов.

Нина Ивановна послушно продолжила:

«Дорогой господин Громов! Настоящим счастьем для Фридриха была встреча с вами. На одной войне вы спасли его тело, на другой — душу. Долгие годы Фридрих надеялся обнять вас лично, но этому уже не суждено сбыться. До смерти он вспоминал вас и говорил, что вы очень мужественный человек. От всей нашей семьи, господин Громов, мы говорим вам спасибо! Благослови вас Господь!»

Нина Ивановна замолчала. Отдала письмо мужу. Миша положил листок бумаги на грудь.

— При случае я тебе все расскажу, — тихо проговорил он и прикрыл глаза.

— Может, примешь лекарство, Миш? — дотронулась до руки мужа Нина Ивановна.

— Ничего, Нина, все хорошо. Не переживай. Я подремлю.

Он остался один на один с письмом и с мыслями о прошлом.

Закрыв глаза, думал о Фридрихе. В сознании рождались ответные слова, так и не высказанные за долгую жизнь: «Друг мой Фридрих! Я сам обязан тебе не единожды своим спасением и тем счастьем, что отпустила мне судьба. До последнего часа думал увидеться, пожать твою руку. Думал расспросить о семье, ожидавшей тебя с фронта живым и здоровым. Мне почудилось тогда, в шестнадцатом году, что спасать приходится не только тебя, но и твоих родителей. Боролся я у того оврага и за свою молодую, но уже озлобленную войной душу, мне…»

Михаил открыл глаза. За окном вечерело. У дверей в полутьме кто-то стоял. Вот незнакомец сделал шаг в комнату и направился к кровати. Лицо молодого парня было знакомо: все те же серо-зеленые глаза и родинка на левом веке.

— Фридрих! — вскричал Громов.

Гость улыбнулся и протянул ему навстречу обе руки. Михаил приподнялся в постели и, держа в одной руке письмо, протянул другую навстречу Рукопожатие горячей волной счастья отозвалось в сердце.

Фридрих в красивом темно-коричневом костюме замер у постели.

— Михаил, приляг, — попросил он, — я посижу рядом.

Фридрих сел на стоящий рядом с кроватью стул и взглянул в глаза русского друга:

— Ты выглядишь молодцом. Как ты живешь, Михаил, чем занимаешься?

— Письмо вот тебе сочиняю. От Марты получил известие о твоей кончине, видимо, поторопилась она с письмом, а может, запоздала. Давно нам пришла пора с тобой свидеться. Все хотел тебе сказать: в жизни сделано немало, в конце пути не стыдно смотреть в глаза людям. Ах, как хотелось мне обнять тебя, Фридрих! И вот мечта моя исполнилась. Мне слышался стук твоего сердца, и мое сердце билось в ответ. Хорошо, что семьи наши не оделись в скорбные одежды, оплакивая нас, молодых, в начале наших жизненных дорог. Скольких мы сделали счастливыми! Моя Нина и твоя Марта гордятся нами…

Стены комнаты, в которой стояла кровать, начали плавно раздвигаться. Два человека вышли из дома и двинулись в путь по широкому полю, уходящему куда-то за зеленый холм. Вокруг них раскинулось море безбрежного света, и идущим стало видно, как на этот холм поднимаются тысячи молодых солдат.

Мысли о Нине, оставшейся далеко, перебил гром, раскатившийся с неба.

— Фридрих, ты любишь майский гром? — улыбаясь, спросил спутника помолодевший Михаил.

— Конечно! В майскую грозу я всегда спешу на возвышенность близ фермы, — ответил Фридрих. — Оттуда особенно хорошо видно, как бушует над землей весна и жизнь.

Небо озарилось ярким всполохом, снова загрохотало.

В это самое мгновение лицо Громова осветила улыбка, грудь его встрепенулась и стихла с последним угасающим вздохом.

Пермь — Очёр 2009 г.

Мысли написать небольшое повествование о связи земного и небесного появились в моей голове вскоре после того, как услышал в небольшой уральской деревне рассказ о двух воистину святых людях, живших много лет назад.

Говорят, что время стирает все, кроме гениальных творений человечества, но разве всесильно оно при почитании главного подвига — человеколюбия? О чем услышал? В браке у крестьянина и крестьянки родилось одиннадцать детей. За широко распространенной в начале двадцатого века детской смертностью из одиннадцати их чад выжил и встал на ноги только один мальчишка. Вырос на радость отцу и матери.