Нгуен Динь Тхи - Разгневанная река

Ханг молча направилась к двери. Фыонг продолжала сидеть, не глядя на нее.

— Фыонг… — робко позвала Ханг.

Фыонг молчала.

— Я чуть не забыла. Тоан просил передать тебе записку.

— Оставь ее там.

И тут только Фыонг очнулась:

— Тоан? Твой учитель музыки? Какую записку?

Но Ханг уже была за дверью.

И зачем это учителю музыки понадобилось писать ей записки? Все еще сердитая на сестру, Фыонг подошла к дивану, взяла конверт и пробежала записку.

— Ханг! Ханг!

Фыонг распахнула окно и стала кричать вслед сестре, но велосипед Ханг уже скрылся из виду. Фыонг, побледнев, опустилась на диван и снова принялась перечитывать прыгающие строчки коротенькой записки.

«Вы, вероятно, еще не знаете, что в этот понедельник ночью умер Ты. Перед смертью он просил меня…»

Листья казуарины, росшей на кладбище, неподвижно застыли, словно повисли в дождевой пыли. Фыонг шла среди могильных холмов по тропинке, вымощенной кирпичом. С тонкого резинового плаща, накинутого на плечи, струйками стекала вода. Тропинка кончилась, и в конце кладбища, почти у границы рисового поля, Фыонг увидела несколько свежих могил… Она остановилась, не зная, как лучше пройти к ним.

По-видимому, это где-то здесь. Фыонг наклонилась над промокшими, выпачканными в земле венками и стала читать размытые дождем надписи на лентах. «С почтением чтим память души усопшего…» Это не то. «С почтением чтим…» Нет. «Скорбим о ней…» Наверное, вон та! На свежем холмике в самом конце ряда лежал одинокий венок. Написанные фиолетовыми чернилами буквы расплылись, так что Фыонг едва прочла: «Прощай, Ле Ты!» Так вот где ты лежишь!..

Фыонг машинально опустилась на землю. Ты, родной мой, я так виновата перед тобой!.. Видишь, я пришла к тебе, твоя Фыонг!.. Фыонг зарыдала, уткнув лицо в ладони…

Почему тебя больше нет, почему ты лежишь в земле, а я сижу здесь, под этим небом! Бедный ты мой, несчастный! Как же все это случилось!..

…Дождевая пыль пропитала волосы, Фыонг надела на голову косынку. Она неподвижно стояла перед могилой, погрузившись в горестные мысли. Потом, вспомнив, вынула из плетеной сумочки пачку благовонных палочек, зажгла их и старательно воткнула одну за другой в землю. Над могилой поплыли серые струйки. Фыонг поднялась, сложила ладони перед грудью и, отдавая последнюю дань другу, потрясла ими. Прими мой прощальный привет, Ты! Слезы бежали по ее щекам. Разве могла она предполагать, что все так кончится! Теперь уже ничего не возвратить, и Ты не воскреснет… Фыонг закрыла лицо руками и снова разрыдалась.

Кладбище хранило мертвую тишину, вокруг Фыонг не было ни души, одни серые могилы. Фыонг вдруг стало жутко. Благовонные палочки почти догорели. Фыонг оглянулась, поспешно вытерла слезы и пошла к выходу. Выйдя за ворота, она достала из сумочки зеркальце, поправила волосы и, увидев, что у нее глаза покраснели от слез, надела темные очки.

Улицы на окраине, где находилось кладбище, были грязные, дождь продолжал моросить, но Фыонг сняла косынку и шла с непокрытой головой. К счастью, через некоторое время ей встретился рикша. Она ехала домой, поглощенная собственными мыслями, не замечая ничего вокруг. На какой-то улице мимо них с ревом пронеслась японская военная машина, обдав их грязью. Старый рикша недовольно заворчал что-то себе под нос. То и дело навстречу им попадались запряженные быками повозки, на которых перевозили трупы умерших от голода людей. Все уже настолько привыкли к этим страшным повозкам, что почти не обращали на них внимания. Фыонг тоже перестала бояться мертвецов, только каждый раз внутри у нее что-то словно сжималось при виде этих черных, сухих, словно дрова, рук и ног, которые подпрыгивали на каждой кочке, при виде грязных лохмотьев, пыльных жестких волос. Куда их везли? Говорят, где-то на окраине города, в районе Зяпбат, каждый день подготавливали огромную яму и все трупы, подобранные на улицах города, сваливали туда, точно мусор, и, когда заполняли яму почти доверху, все посыпали слоем извести и заваливали землей… Так что Ты еще повезло — друзья похоронили его на кладбище в отдельной могиле!

Недалеко от Озера Возвращенного Меча рикша остановился, путь ему преградила толпа людей с флагами и транспарантами. Опять демонстрация! Фыонг расплатилась с рикшей и стала пробираться сквозь толпу зевак на тротуаре. В демонстрации принимали участие сотни две-три школьников, студентов, но было и несколько взрослых мужчин, судя по всему, служащих учреждений. Были тут и люди неопределенных занятий, в одежде, напоминавшей японскую военную форму. Они шли колоннами, и в каждой — свое знамя и лозунги: «Да здравствует независимый Вьетнам!», «Да здравствует Великая Восточная Азия!», «Вьетнамским служащим — учреждения!», «Молодежь, вступай в ряды национал-социалистического союза молодежи!»… Демонстранты шли, заполнив всю проезжую часть улицы, выкрикивая на ходу лозунги. Каждую колонну возглавлял человек в одежде цвета хаки, который либо отдавал команды в рупор, либо подавал сигналы пронзительным свистком. На тротуарах по обеим сторонам улицы толпились зеваки, а в хвосте колонн шествовали мальчишки. И эта шумная оживленная процессия преграждала путь всякому движению на улице.

Увлекаемая толпой, Фыонг дошла почти до набережной и очутилась против полицейского участка на Барабанной. Над главным жандармским учреждением, находящимся в самом центре столицы, развевался флаг с восходящим солнцем, а по обе стороны от входа стояли японские часовые. Голова колонны демонстрантов поравнялась с участком. Какой-то парень в военной форме и в нарукавной повязке с красным пятном выскочил из рядов, подбежал к японским часовым и несколько раз низко поклонился им. Потом он выпрямился, гордо выпятил грудь и с воинственным видом вернулся в строй, чеканя шаг и подавая команды свистком.

— Ну что за прелесть! Какое счастье!

— Ладно, иди, неужели не тошно смотреть!

— Подожди, дай полюбоваться.

Фыонг оглянулась. Двое говоривших тоже быстро оглядели Фыонг. И тут она узнала в одном из них Донга, того самого футболиста, который произвел на стадионе такое впечатление на нее. Она тогда даже захотела с ним познакомиться, но вскоре позабыла об этом. У второго, в надвинутом на лоб берете, было желтое одутловатое лицо, яркие, глубоко запавшие глаза смотрели насмешливо и настороженно. Фыонг выбралась наконец из толпы и, спустившись к озеру, быстро зашагала домой.

Весь вечер Фыонг не находила себе места и с нетерпением ждала сестру. А Ханг как назло все не шла. Взгляд Фыонг невольно упал на портрет, и она принялась разглядывать себя на портрете — Ты писал этот портрет, когда они еще только познакомились. Она и сама затруднялась определить, почему эта картина, знакомая ей уже более десятка лет, сейчас предстала перед ней в совершенно новом свете. Она вдруг впервые поняла, какими глазами смотрел на нее тогда Ты, какую любовь, чистоту и веру он вложил в эту картину. Юная Фыонг там, на портрете, была словно окружена каким-то нежным, трепетным сиянием! Боже мой, как она раньше этого не понимала! Неужели у нее тогда не хватило разума, чтобы понять его! Да, ей нравились тогда лишь лесть и комплименты, она жаждала счастья, мелкого, мещанского счастья. И получила по заслугам — потеряла такую любовь!