Нгуен Шанг - Когда дует северный ветер

Итак, в первую же ночь, когда Нам только проник в стратегическое поселение, ему удалось создать подпольное партизанское звено и найти конспиративное убежище.

На ночь они улеглись вместе со стариком на топчане во внутренней комнате. В прихожей на другом топчане, не покрытом даже циновкой, спал Хай, свернувшись, как креветка.

Нам думал: после измотавших его приступов лихорадки и утомительного ночного перехода он, попав в тихий, безопасный дом, заснет сладчайшим сном, едва коснувшись спиной циновки. Он лежал молча, закрыв глаза, но сон не шел к нему. Шум ветра и плеск волн у берега реки то убаюкивал его, то отгонял дрему прочь.

От дома Шау Дыонга до дома тетушки Тин, где остановилась Шау Линь, можно было при желании докричаться. Нам уснул незадолго до рассвета.

По стариковской привычке слепой хозяин встал рано и, усевшись на краешке топчана, принялся нарезать дранку. Следом проснулся Хай. Спустившись на кухню, он вскипятил воду и заварил деду чай.

Видя, что Нам крепко спит, они оба старались его не потревожить. Хай додумался даже вынести вместе с дедом во двор готовые корзины, чтоб покупатели не заходили в дом. Сам он улегся потом на свой топчан, свернувшись у простенка, отделявшего прихожую от внутренней комнаты, и не спускал глаз со двора, оберегая сон Нам Бо. Дождавшись пробуждения Нама, мальчик принес ему чашку чая, задвинул крышку тайника и лишь потом побежал на базар.

На другую ночь Нам ушел навестить жившую по соседству семью. Старик с внуком остались дома одни. Так же, как прошлой и позапрошлой ночью, как во все другие ночи, огня не зажигали. Керосиновой лампой, стоявшей на алтаре, они пользовались, только когда приходили гости или мальчик не мог отыскать чего-нибудь в темноте. Старик любил быть неприметным. Сидел на топчане и строгал бамбучины. Внук лежал за его спиной. Пеструха на кухне караулил заднюю дверь. Нарезая дранку, старик спросил:

— Ну как тебе, сынок, показался дядя Нам?

Он спрашивал вовсе не для того, чтобы представить себе внешность Нам Бо; нет, ему хотелось узнать, как отнесся мальчик к их гостю. По нехитрым ответам его дед без труда узнавал, кого внук любит, а кого ненавидит. Однажды старик спросил: «Какое, по-твоему, сынок, лицо у начальника полиции Ба?» «Оно, — отвечал мальчик, — похоже на обвалившуюся кухонную полку…» Трудно, конечно, представить себе человеческое лицо, похожее на рухнувшую кухонную полку, но дед его понял и долго смеялся. «Ну а лицо депутата Фиена?» — снопа спросил старик. «Лицо его, когда он сидит один, сущая пышка, да еще лежалая. Он, видать, лопает все что попало, как свинья…» — «Так, а обличье капитана Лонга?» — «Точь-в-точь как у петуха, дедушка. Вечно пыжится. Вот-вот задерет голову и закукарекает. Зато, чуть завидит партизан, хвост подожмет и в кусты…» — «Напоследок еще скажи про Миня». — «У этого гада костюм будто куриным дерьмом вымазан, и смердит от него…» В общем, Хай к таким вопросам деда привык; но на сей раз он приподнялся, сел на край топчана и почему-то выглянул за дверь.

— Вчера вечером, — сказал он наконец, — дядя Нам был в черной баба́ и показался мне очень добрым.

— Так-так.

— Он ранен прямо в глаз. У него один глаз вставной, но совсем как настоящий.

— Правый или левый?

— Левый.

— Что еще?

— Брови густые. И нос у него высокий.

— Такой нос называется «орлиный».

— Да, нос орлиный. Волосы еще не седые. Кожа потемнела от солнца. Я спросил, чем болен; говорит, в джунглях малярией заразился.

— Выходит, цвет лица у дяди Нама плохой?

— Плохой. Мне его очень жалко.

— Завтра прикинь, сынок, кто еще не расплатился с нами за корзины. Обойдешь всех, соберешь деньги и купишь на базаре пару старых сиамских уток.

— Дедушка, хорошо ли угощать дядю Нама старыми утками?

— Да нет же, мы будем их откармливать и каждый день пускать им кровь. Потом растворим ее в рисовой водке… А дядя Нам будет ее пить.

— Зачем, а, дедушка?

— Чтоб поскорее очистить кровь. Когда-то, давно уже, вернулись в наши края несколько ссыльных с Пуло-Кондора. У всех лица были серые, как земля. Стали отпаивать их кровью сиамских уток, и через месяц у всех, которого ни возьми, румянец во всю щеку.

— Завтра с утра побегу на базар. Не хватит нашей выручки, продам свинью, что я выкормил. Она уже вес нагуляла.

— Но чтоб все было шито-крыто, дядя Нам ничего не должен знать. Говорил он с тобой о чем-нибудь?

— Спрашивал, почему не ношу рубашку, хожу в одних трусах. Я сказал, у меня есть две, даже три рубашки. Но я подражаю тебе, дедушка, ты ведь в детстве тоже бегал голый по пояс. Вот и я хочу закалиться и жить долго. Дядя Нам послушал, потом долго смеялся.

— С утра заходили люди во двор. Скажи, никто не подглядывал, не высматривал чего?

— Да нет, дедушка. Только соседки задержались — все языками мелют, никак не уйдут. Давай завтра тоже вынесем плетенки во двор под навес, чтоб никто в дом не заходил.

— Что ты, сынок, не ровен час соседям это в глаза бросится. Один раз — куда ни шло, а каждый день — опасно.

— Очень мне дядю Нама жалко: с утра до вечера под землей сидит. Вынести бы корзины с плетенками во двор, в дом никто и не сунется. Дядя Нам сможет отдыхать на топчане, я буду снаружи караулить. Чуть что — подам знак, и он сразу в тайник нырнет.

— Дядя Нам — человек Революции. Он у нас в доме от врага таится, а не гостит, не отдыхает. Ему твои топчаны с циновками ни к чему. Но я подумаю, что тут можно сделать.

— Давай, дедушка, подумай. Вода в реке сегодня вровень с берегом стоит. Скоро паводок нагрянет, подземелье затопит. Каково дяде Наму там будет?

— Это, сынок, моя забота. Ты лучше сходи глянь, как там на дворе.

Мальчик — как всегда в одних трусах, загорелый дочерна — спустился вниз и выглянул из-под навеса.

— Дождя нет, — сообщил он, — ночь ясная. Небо высокое-высокое, синее-пресинее. Куда ни глянь — всюду звезды. Прямо над нашей крышей созвездие стоит, звездочки — одна к одной. Вижу, на том берегу деревья стеной тянутся. Посередь реки три лодки большие, веслами машут. Волны к самому верхнему краю берега взбегают. Вон как плещут, слышишь?

Вдруг, словно вспомнив что-то важное, прибежал назад и зашептал деду на ухо:

— Чуть не забыл, дедушка… У дяди Нама две гранаты есть — черные, так и блестят!

Начальник полиции Ба начинает свой деловой день рано.

В кабинете перед ним стоит подросток.

— Ты военнообязанный, — говорит Ба. — Почему не явился на призывной пункт?

— Годами не вышел.

— Какие же годы твои, что не вышел?! — кричит начальник, выкатив для устрашения глаза.

— Вот отпразднуем Тет, и стукнет шестнадцать.

— Хочешь сказать, ты в пятнадцать вымахал этаким верзилой?