Александр Одинцов - Дерзкие рейды [Повести]

— Во сне и пообедаем. И не спеша, солидно… Не как вчера. Только возьмусь за жареного гуся — брр!.. Ледяная струйка по плащ-палатке — прямо в ухо.

— Кончай, братва, про еду!

— А что ты хочешь?

Ответа не последовало. Все замолкли. Об одном думали: неужели командиры снова не разрешат заскочить в Ольхино или в другую какую-нибудь не слишком отдаленную деревушку, чтобы хлебца попросить или хотя бы самим картошки накопать? Только одними шинельными скатками нагружена в дальней чащобе оставленная кобыла. Только патронами да гранатами понабиты заплечные «сидоры», даже запах сухарный выветрился, а по-прежнему никаких контактов с местными!.. Чтобы ни в коем случае не дошел до немцев слушок о местопребывании тех, за кем они охотятся. Впрочем, неизвестно еще, кто за кем охотится. Настоящие-то охотники засели снова под самым носом противника. И телефонисту на дубке сейчас видны холмики, с которых атаковали орудийные расчеты на тягачах.

Блеклый, бескровный рассвет. Седые космы тумана сползают с шоссе, тускло поблескивают дробные камешки гравия. Постепенно прорезываются острые верхушки елей по обеим сторонам — чуть слева и чуть справа — цепи залегшего отряда. Но как раз напротив — еще непроницаемый туман. Угадывается распадок леса.

Да, да — так и есть. Спустя какие-то минуты прямо перед глазами расстилается вдали серый низинный луг, испещренный странными темными прямоугольниками.

— Торфяные копани, — поясняет Клинцов скорчившемуся рядом рыжему пареньку.

— Знаю сам! Еще получше вас!

И обладатель двустволки сплевывает. Шеврук, сидящий на бугорке замшелого корня, протягивает ему миниатюрный вальтер с перламутровой рукояткой.

— Бери, новобранец! Пока — на предохранителе. Гляди, как на боевой взвод переставить.

Рыжий мальчуган внимательно следит за движениями пальцев командира. Кивает. А минуту спустя вытаскивает пистолетик из-за пазухи, так и сяк поворачивает перед глазами.

— Бабская цацка, — бормочет он. — Вот парабелл бы мне!

— Заказ принят! — отчеканивает Шеврук.

— Цыц, зачуханные! — слышится сзади. — Замрите!

Командиры оборачиваются к старшему сержанту Ковезе. Тот отличается необыкновенно чутким слухом. Сейчас, прижимая правой рукой к уху телефонную трубку, он одновременно уставился в циферблат часов.

Тягуче ползут секунды.

— Танки! — возглашает Ковеза. — 3 Велижа!

— Побачимо, — с рассчитанной медлительностью отзывается Шеврук. — Нехай не слазит. Может, ще поталанит.

Ковеза повторяет в трубку приказ: оставаться на посту. Между тем уже докатывается равномерный, вибрирующий гул.

Отряд отходит от шоссе. Всего лишь метров на двадцать. Бойцы залегают за толстыми елями.

Неотвратимо надвигающийся гул забивает уши. Словно прибойным девятым валом накрыло, вглубь затягивает, и над головами прокатываются тяжелые вспененные волны. Воздух застревает в легких — изнутри душит, и трудно вытолкнуть его из груди.

К счастью, такое обессиливающее оцепенение долго не длится. Гул — уже не сплошной. Различимы вой моторов, и гусеничный лязг, и скрежет траков. Еще миг — и в просветах меж еловыми замшелыми стволами и понурой нависью бородатого лапника мелькают смутно-черные громадины.

— Хоть гирше, та инше!.. — восклицает Шеврук, оборотясь к Ковезе.

В скрежете и громыханье металла Ковеза не улавливает отдельных слов, но сразу же безошибочно схватывает смысл целой фразы. Возможно, догадывается по движению губ; а может статься, потому, что самому подумалось о том же… По цепочке бойцов — от одного к другому — перелетает немудрящая поговорка; все веселеют.

Лязг и скрежет, лязг и скрежет… Ох какая прорва на восток прет! А в глазах уже не мельтешат. Сизый туман выхлопов стелется от шоссе. Поначалу бензиновая вонь разгоняет сырую мглу, но постепенно смешивается с нею. Снова трудно дышать.

Прибой лязга и скрежета перекатывается влево. Запоздало звенит и потрескивает в ушах. И вдруг — игольчатые вспышки! Неяркие, в сизой пелене между стволов и ветвей. В частой заглушающей стукотне танковых пушек ошеломляюще немо валится высоченная ель. Обламывая, корежа ветви соседок, она прикрыла верхушкой сапоги Левы Конторовича — крайнего на левом фланге.

И — стихло… Так же внезапно, как и загремели залпы.

Шеврук и Клинцов переглянулись, явственнее, чем когда-либо раньше, читая в глазах другого свою собственную мысль: «Неспроста!.. Танкистов, видать, упросили шагануть на всякий случай!»

Мельком они подумали также, что, расположись отряд чуточку левее — не в прореди, а в самой гуще ельника, — не миновать бы потерь.

Ковеза, все время прижимавший телефонную трубку к уху, подскочил, рывком отвернул угол отяжелевшей плащ-палатки. Свалилась его светлая кубанка, влажный чуб разметался, налипая на брови. Скорчась и уткнув голову под угол плащ-палатки, Ковеза слушал.

— Мотоциклисты, — определил Ковеза и приподнялся. — А за ними автобус!

— Штабной, братва! Наконец-то! — раздались голоса.

— Насилу дождались!

— Не кажи гоп, покеда…

— Не высовывайся допрежь! А не то обстригут башку по самые плечи!

Шеврук подал команду перебежать с выжидательных позиций на исходные. Здесь, на уже облюбованных местечках, раздается лишь одно замечание — дружески насмешливое:

— Пригнись!.. Или ты, Левка, приладился пули брюхом ловить?

И слышится только стремительно надвигающееся стрекотанье мотоциклов. Оно заглушает рокот автобусного мотора.

Вот они! Двухрядной вереницей.

Лица мотоциклистов, как бы укороченные касками, неразличимы. Но в глаза бросаются черные воротники зеленых кителей.

— Эсэсовцы!

Пропустив три пары, Клинцов вскакивает, швыряет гранату под брюхо автобуса.

Этот бросок — сигнал. Разрыва не слышно: перекрыт очередями шмайсеров и «дегтярей».

Несколько порожних мотоциклов уже в кювете. Автобус наезжает на убитых эсэсовцев, останавливается. Окна по-прежнему зашторены.

Штабные офицеры, похватав оперативные документы, выпрыгнули из автобуса. Черные выемки на торфяном лугу показались им желанным укрытием. Велиж-то близехонько! Подмога живо подоспеет!

С портфелями, прижатыми к груди, гитлеровцы ринулись через сырой, вязкий луг, но попали под фланговый огонь автоматчиков. Никто из них не остался в живых. Схватка длилась всего четыре минуты. Из двадцати мотоциклов оказались исправными — девять.

Астапов, Ковеза и еще пятеро разведчиков, знающих толк в мотоциклах, натянули на себя кители эсэсовцев и, усадив на багажники бойцов, помчались выручать Вацевича.

За эти считанные секунды командир и комиссар запихнули в свои заплечные мешки еще и бумаги из ящиков автобуса. И тогда над комфортабельным автобусом, в котором был оборудован даже душ, взвихрился огненный факел.