Владимир Макеев - Кому светят звезды

— А это мы с тобой выпьем завтра, за праздник, за нашу победу, — выставил на стол небольшой пузырек со спиртом.

— Ой, да ты настоящий пир хочешь устроить! — ласково прижавшись к его плечу, воскликнула Катя.

Они вскрыли консервы, отрезали несколько тоненьких ломтиков хлеба. Михаил с трудом очистил горбатую почерневшую воблу.

Катя брала на кончик ложки маленькие кусочки, долго держала во рту, делая вид, что жует: хотела, чтобы мужу досталось побольше.

— Э, нет, так дело не пойдет! — заметив ее хитрость, сказал Михаил. — Давай-ка ешь как следует.

— Нас в школе хорошо кормят, — оправдывалась Катя.

— Думаешь, в авиации хуже? Кстати, я до сих пор толком не знаю, где и на кого ты учишься?

— На радистку.

— Это я знаю. Но в какой род войск тебя направят? Во флот, в артиллерию или к нам, в авиацию? Да, а где же твоя амуниция?

— Нам ее не дали. Ходим в своем.

— Так, все становится ясным… — помрачнел Вологдин. — Значит, готовят в тыл фашистам?

— Не знаю, ничего не знаю! — умоляюще поглядела на него Катя. — Давай не будем сегодня говорить о войне. Пусть будет только праздник. Твой и мой… Хорошо, милый?

Но война сама напомнила о себе, едва вышли за порог дома. Серыми тенями, шаркающей походкой шли по улицам закутанные во что попало люди. Проторенные тропки вели к дверям каменных подвалов с надписями: «Бомбоубежище». И могильными холмами громоздились повсюду груды грязно-серого снега.

Первый адресат, кому надо было передать посылку, — мать летчика из звена Михаила — жил неподалеку на набережной, на первом этаже небольшого дома. Звонок не работал, и Вологдин несмело постучал. На стук вышла низенькая сгорбленная старушка.

— От вашего сына я, — сказал Михаил, передавая ей сверток. — Здесь продукты.

— Благодарствую! Как он, Ванюшенька?

— Хорошо. Здоров, воюет. С праздником велел поздравить.

— Спасибо, дай бог здоровья вам и женушке вашей. Может, зайдете?

— В другой раз. Мы еще в несколько мест поспеть должны. Сыну что передать?

— Все хорошо. Пусть не беспокоится обо мне.

— Сына вы прекрасного вырастили. Все его у нас любят. Да он сам написал о себе, в свертке письмецо…

По узким тропинкам и покрытой льдом лестнице пробрались Вологдины в квартиру на 2-й линии Васильевского острова. Дверь открыл хмурый, обросший щетиной мужчина в измятом коверкотовом пальто.

— Соседи на работе, — буркнул мужчина, когда Вологдин сообщил о цели прихода.

— Вот это, пожалуйста, передайте, — попросил Михаил, протягивая мыло и папиросы. — На словах скажите, что капитан Пегов жив и здоров. Кланяется им.

— Ясно, — выдохнул мужчина, плотно закрывая дверь перед носом у пришедших.

— Тепло бережет. Даже зайти не пригласил, — сказал Михаил жене. — А ведь я его где-то видел! Да, видел! Это же знаменитый конферансье! Ты его тоже должна помнить, Катя. Мы с тобой бывали на его концертах. Каким он тогда выглядел разбитным и веселым! И вроде не старым совсем.

— Холод и голод, Мишенька… — вздохнула Катя.

В квартиру на пятом этаже по Косой линии Вологдины не достучались. Спускавшаяся сверху соседка объяснила, что уже не живут здесь родители летчика. Нового адреса она не знала. Сказала еще, что к родственникам перебрались, у которых есть железная печка.

— А ведь и нам надо бы буржуйку раздобыть. Верно? — спросил Михаил. — На Васильевском в складе одном был у меня знакомый. Давай-ка заглянем, тут совсем недалеко.

Катя согласно кивнула.

Михаил с облегчением вздохнул, увидев знакомого интенданта в комнатушке при складе.

Круглолицый, одетый в старенькую меховую летную куртку и стеганые брюки, он сидел у раскаленной от жары печки — бочки из-под авиационного масла с вырезанной дверцей.

— С наступающим праздником, товарищ начальник, — приветствовал интенданта Вологдин. — Народу — никого.

— Выдавать нечего, дружище! — По слову «дружище» Михаил понял, что интендант узнал его. — Все, что было, роздано. Ни запасов, ни поступлений нет. Здравствуй, морской сокол. Живой, значит?

— Жив-здоров, того и вам желаю. А это жена моя, Екатерина.

— Здравствуйте, сударыня. Техник-интендант первого ранга Смирнов Виктор Александрович. Наряды, доверенности есть? На какое довольствие?

— Мы с личной просьбой, — смутился Вологодин.

— Личных просьб не исполняем. Так же, как и общественных.

— В порядке исключения прошу… Пустая бочка мне нужна… Печку дома сделать, — проговорил Михаил.

— Чего не могу, того не могу. Все раздали. Ни одной бочки в наличии.

— Я очень прошу. Жена замерзает. Самую ржавую и дырявую бочку.

— Еще в октябре все ржавые и дырявые отдали.

Вологодин заметил у ворот несколько бочек и никак не предполагал, что получит такой решительный отказ. Михаил знал Смирнова давно, это был приятель инженера его эскадрильи.

— Не ведаю, как вас и просить. Вот возьмите… — Михаил снял с руки «Кировские» часы и протянул их интенданту. — Хлеба полбуханки могу из дома принести.

— Ничего мне от вас не надо, — с обидой сказал техник-интендант, убирая руки за спину. — Я взяток и золотом не брал. В общем, прошу освободить помещение.

— Пойдем отсюда, Миша, — дернула мужа за рукав Катя.

Интендант пристально посмотрел на дрожащую, исхудавшую — кожа да кости — Катю и неожиданно для Михаила сказал:

— Вот что, летчик, неси с улицы снег. Печку мою остудим, забирай ее. А бочки у ворот для госпиталя предназначены.

— Ваша мне не нужна. Пользуйтесь сами.

— Бери, пока даю. Закрывают скоро склад, не нужна будет печка. В углу старые санки стоят, на них и вези…

— Коли так, спасибо, Виктор Александрович.

— Прощевай пока, пилот, — сказал Смирнов, помогая проволокой прикрепить к саням еще теплую бочку, — воюй удачливо. Может, еще встретимся.

— Обязательно. Мы с женой вам стольким обязаны, — крепко пожал ему руку Вологдин.

На командира с санями, как ни странно это было для самого Михаила, никто не обращал внимания. За время блокады привыкли ко всякому. Вологдины обошли стоявшие против здания бывшей Фондовой биржи зенитные орудия.

У берега по-прежнему чернели группы людей — очереди у прорубей. Сходив на развалины, Михаил набрал кирпичей, выложил для печурки квадрат между окном и кроватью, вывел на улицу трубу. Весело затрещал огонек. Подошла Катя, села к буржуйке и, посмотрев на груду досточек на полу, спросила:

— С маминого сундука начал заготовку дров?

— Сундуки после войны наживем! — отшутился Михаил.

— На три дня мебели нам хватит! — в тон ему рассмеялась Катя.

Она поставила на печурку чайник с водой, приготовила кашу из пшенного концентрата. Михаил подошел к висящему на стене репродуктору, воткнул вилку в розетку. С удивлением услышал до боли знакомый голос с заметным кавказским акцентом и воскликнул.