Антонио Итурбе - Хранительница книг из Аушвица

По пути колонна узниц проходит через несколько огороженных участков, на которых расположены различные лагеря, или зоны, о которых им еще только предстоит узнать. Мужской лагерь, звездный лагерь, где содержатся заключенные, предназначенные для обмена на немецких военнопленных, нейтральный лагерь для нескольких сотен евреев с паспортами нейтральных стран, карантинный лагерь, предназначенный для заболевших тифом, венгерский лагерь, а также внушающий особый ужас лагерь-тюрьма, который на самом деле есть не что иное, как зона истребления, куда помещают больных заключенных из других, производственных, лагерей и где их заставляют работать в экстремальных условиях, чтобы выжать из них последние силы и тем самым обречь на смерть в считанные дни.

Наконец колонна доходит до небольшой женской зоны, которую обустроили на пустыре рядом с основным концлагерем явно в спешке, в силу возникшей необходимости: прибытия целого вала заключенных, депортированных за последние месяцы из других лагерей в Берген-Бельзен. Это временный лагерь со сборными бараками — без водопровода и канализации. Ничего, кроме четырех тонких стенок из дерева.

В бараке, в который определили Диту и ее маму наряду с еще полусотней женщин, нет ужина, нет коек, а от одеял разит мочой. Спать устраиваются на полу, да и тот уже практически весь занят.

Берген-Бельзен создавался как лагерь для военнопленных и входил в сферу ответственности вермахта, но наступление русских в Польше повлекло за собой массовую депортацию заключенных из расположенных на польской земле концлагерей в Берген-Бельзен и передачу контроля над ним войскам СС. Новые транспорты прибывают безостановочно, в силу чего инфраструктура лагеря уже не справляется. Скученность, нехватка продовольствия и отсутствие условий для личной гигиены приводят к взрывному росту массовой гибели заключенных.

Мать и дочь переглядываются. Лицо Лизль скорбно вытягивается, когда она видит своих новых соседок по бараку — вконец отощавших, на вид больных. Однако что хуже всего, так это выражение на многих лицах: взгляд потерянный, у большинства выражение полной апатии, как будто они уже распрощались с жизнью. И Дита не знает, к кому относится мамина гримаса — к этим живым мертвецам или к ним самим, потому что невозможно усомниться в том, что и сами они очень скоро станут такими же. Старожилы барака едва ли как-то реагируют на суматоху в связи с вновь прибывшими. Многие так и не поднимаются со своих импровизированных кроватей — кучек старых одеял на полу. Некоторым подняться явно не под силу, даже если бы и возникло такое желание.

Дита расстилает на полу мамино одеяло и просит ее ложиться. Пани Адлерова слушается дочку и съеживается на одеяле. При этом замечает, как на него прыгает целая армия блох, но никак не реагирует. Ей уже все равно. Одна из вновь прибывших спрашивает у старожилки, какого рода работы выполняют здесь заключенные.

— Здесь нет уже никаких работ, — нехотя отвечает одна из лежащих женщин. — Здесь только выживают, пока это возможно.

В течение дня слышны взрывы бомбардировок авиации союзников, а ночью видны всполохи взрывов. Фронт уже совсем близок, к нему почти что можно прикоснуться кончиками пальцев. Среди узников распространяется некая эйфория. Взрывы бомб союзников — гроза, которая приближается. Кто-то уже мечтает о том, что будет делать, когда кончится война. Беззубая женщина говорит о том, что засадит весь сад тюльпанами.

— Не будь дурой, — отвечает ей чей-то сумрачный голос. — Если бы у меня был сад, я бы засадила его картошкой, чтобы не голодать больше ни одного дня в жизни.

Поутру они осознали смысл слов старожилки о том, что в Берген-Бельзене не работают, а всего лишь выживают. Их разбудили криками и пинками две эсэсовки, и вот уже все торопятся выйти из барака на построение. Но вдруг эсэсовки исчезают, и довольно долго узницы толпятся в дверях барака, ожидая дальнейших распоряжений, которые не поступают. Некоторые из старожилок не стали подниматься со своих одеял, стоически снося удары в бок, но оставаясь неподвижными.

Проходит больше часа, прежде чем появляется охранница и требует громкими криками, чтобы все строились на перекличку, но тут же соображает, что списки заключенных отсутствуют, и взывает к капо барака. Никто не отвечает. Вопрос повторяется три раза, с каждым разом все яростнее.

— Суки треклятые! Где, черт побери, эта хренова капо этого долбаного барака?

Никто не отвечает. Покраснев от злости, охранница хищно хватает за шею первую попавшуюся под руку узницу и спрашивает ее, где капо. Узница оказалась новенькой, она хрипит, что не знает. Тогда охранница поворачивается в другую сторону — к старожилке, опознать которую не составляет труда по дистрофической худобе, и повторяет свой вопрос, нацеливая на нее дубинку.

— Ну?

— Умерла позавчера, — отвечает ей женщина.

— А новая капо?

Заключенная пожимает плечами.

— Ее нет.

Охранница впадает в задумчивость — она не знает, что делать. Можно тут же назначить на роль капо любую заключенную, но заключенных, которые были бы обычными преступницами, тут нет: в бараке одни еврейки, так что такое решение может выйти ей боком. Подумав немного, она разворачивается и уходит. Старожилки по собственной инициативе выходят из строя и возвращаются в барак. Новенькие переглядываются, все еще стоя возле входа в барак. Дита думает, что она предпочла бы остаться на улице: внутри ее уже заели блохи и вши, и все тело у нее чешется. Но мама устала и кивком приглашает ее вернуться в барак.

Войдя внутрь, они спрашивают у одной из старожилок, в котором часу приносят здесь завтрак. Красноречивая гримаса, одним из компонентов которой является горькая усмешка, говорит лучше всех слов.

— В котором часу завтрак? — подхватывает тему другая женщина. — Мы молимся о том, чтобы сегодня был обед.

Все утро заключенные ничего не делают, пока не раздается злобный крик “Achtung!” [24] Внимание! {нем.) , который очень быстро всех поднимает на ноги. В барак входит начальница в сопровождении двух охранниц. Тростью она тычет в сторону одной из старожилок и спрашивает ее, есть ли покойники. Заключенная показывает в глубь барака, а другая, в противоположном конце помещения, показывает на пол. Женщина не отреагировала на приказ и не поднялась. Она мертва.

Фолькенрат быстро обводит взглядом узниц и указывает на четырех заключенных: двух старожилок и двух новеньких. Слов не нужно — старожилки знают, что следует делать. Обе с небывалым энтузиазмом подбегают к телу, каждая из них хватается за ногу покойницы. Они знают, что нужно занять хорошее место: со стороны ног тела весят меньше. Кроме того, это наименее неприятная часть трупа. Трупное окоченение привело к раскрытию челюстей, и покойница застыла с открытым ртом и распахнутыми глазами. Старожилки кивком головы показывают двум новеньким, чтоб подошли и помогли. Взявшись вчетвером, они пробираются к выходу из барака, перемещая покойницу навесу.