Антонио Итурбе - Хранительница книг из Аушвица

— Бери, это тебе. Подарок.

Она недоверчиво смотрит на желтую коробочку, он ее открывает. Раздается металлического тембра песенка.

— Это музыкальная шкатулка, — гордо объявляет он.

Рене несколько мгновений разглядывает предмет, который ей протягивают, но не проявляет ни малейшего желания взять его. Он, широко улыбаясь, кивает, предвкушая ее радость.

Рене не выказывает никакой радости. Ее губы твердо сжаты. Глаза ни о чем не говорят.

— Что такое? Она тебе не нравится? — смешавшись, спрашивает он.

— Это не едят, — роняет она в ответ. Ее голос царапает больнее, чем шершавый февральский ветер, пронзающий все вокруг.

Пестек погружается в смятение, осознав собственную глупость. Целую неделю он искал на черном рынке музыкальную шкатулку. Бегал туда-сюда, общался с самыми разными коллегами-охранниками и евреями-коммерсантами, пока не нашел то, что искал. Давал на лапу, выпрашивал, запугивал. Искал, рыл носом землю, наконец раздобыл. И только теперь до него дошло, что подарок этот абсолютно бесполезен. В том месте, где люди страдают от голода и холода, единственное, что пришло ему в голову, — подарить девушке идиотскую музыкальную шкатулку.

Это не едят...

Он сжимает пальцы в кулак с такой силой, что раздается треск музыкальной коробочки, которую он раздавил, словно воробья.

— Прости меня, — говорит он, искренне огорченный. — Я полный дурак. Ничего не соображаю.

У Рене создается впечатление, что эсэсовец по-настоящему расстроен, что его огорчение непритворно и что ему действительно не безразлично, что она о нем думает.

— Чего бы тебе хотелось, что тебе принести?

Она молчит. Ей прекрасно известно, что есть девушки, продающие себя за пайку хлеба. На ее лице читается такое явное негодование, что Пестек понимает, что снова дал маху.

— Ты неправильно поняла мои слова. Я ничего от тебя не хочу. Только сделать что- нибудь хорошее посреди всего того ужаса, что мы творим здесь каждый божий день.

Рене по-прежнему молчит. Эсэсовец понимает, что завоевать ее доверие будет непросто. Девушка берет в руку свой локон и несет его к губам тем самым жестом, который его пленил.

— Хочешь, чтобы я пришел повидать тебя еще раз?

Она не отвечает. Взгляд девушки продолжает полировать застывшую грязь под ногами. Он эсэсовец, он может делать что хочет, ему не нужно просить у нее разрешение, чтобы поговорить с ней. Или чтобы сделать все что угодно. Она ни на что не соглашается, ни к чему не дает повода, но Пестек так воодушевлен, что принимает ее молчание за робкое согласие.

В конце концов, она ведь не сказала «нет».

Он радостно улыбается и прощается неловким движением руки.

— До скорого... Рене.

Она смотрит вслед этому странному эсэсовцу и еще долго стоит, не двигаясь с места, настолько сбитая с толку всем происшествием, что не знает, что и подумать. На черной грязи остаются лежать разлетевшиеся серебристые шестеренки, пружинки и золотого оттенка щепочки.

Дите очень нелегко. Осознание того, что отца больше нет, давит невыносимо тяжелым грузом. Она перемещается по лагерю с медлительностью человека, к лодыжке которого невидимой цепью прикована пудовая гиря. Как можно ощущать физическую тяжесть того, чего уже нет? Как может давить пустота?

Но она давит.

Этим утром девочка едва смогла спуститься с нар. И сделала это так медленно, что вывела из себя монструозную соседку по соломенному тюфяку. Оказавшись перед препятствием в виде какого-то ленивца, слезавшего со второго этажа нар в темпе замедленной съемки, та разразилась проклятиями и ругательствами, да такими грязными, которых Дита никогда в жизни не слышала. В других обстоятельствах она бы оторопела от изливавшейся бурным потоком ярости старожилки, но у нее не хватало сил даже на испуг. Она только повернула на звуки голову и уставила на соседку такой пристальный и настолько безразличный взгляд, что та внезапно заткнулась и больше ни слова не произнесла, пока Дита медленно, очень медленно не спустилась.

После завершившего вечернюю поверку приказа разойтись дети 31-го блока шумно выбегают на улицу — играть или к своим родителям. Дита с медлительностью растения собирает книги и, нога за ногу, добирается до комнатки блокэлътестера, чтобы уложить книжки в тайник. Фреди у себя, он перебирает отданные им посылки, попавшие в его руки уже наполовину выпотрошенными, но все же там еще есть возможность найти что- нибудь съестное, что сможет украсить обед в бараке в Шабат.

— Я тут для тебя кое-что припас, — говорит ей Хирш. — Пригодится для ремонта книг.

И протягивает ей изящные школьные ножнички синего цвета с закругленными концами. Ему наверняка пришлось приложить немало усилий, чтобы раздобыть такой исключительный для концлагеря предмет. И заведующий блоком сразу же выходит, чтобы она не успела его поблагодарить.

Дита решает воспользоваться этой возможностью, чтобы подрезать нити расползающегося переплета старой чешской книги. Она предпочитает найти себе какое угодно занятие в блоке 31 и задержаться здесь подольше, ведь рядом с мамой — пани Турновская и другие знакомые по Терезину, а ей сейчас не хочется никого видеть. Девочка уже убрала все книги, кроме этой, совсем растрепанной. Она достает из тайника бархатный мешочек, перевязанный веревочкой, где хранится библиотечная аптечка. Когда-то мешочек содержал четыре засахаренных миндаля, использованных в качестве приза в напряженнейшем турнире по разгадыванию кроссвордов и вызвавших у победителей беспрецедентное ликование. Время от времени Дита подносит мешочек к носу и вдыхает чудесный запах засахаренных орешков.

Она уходит в свой уголок за дровами и прилежно принимается за работу. Сначала обрезает лишние нитки своими новыми ножницами. Потом, словно накладывая швы на рану, примитивной иглой с продетой в нее ниткой вшивает страницы, которые того и гляди выпадут. Результат трудов выглядит не слишком эстетично, но листы теперь держатся крепко. Идет в дело и лейкопластырь, которым подклеиваются надорванные страницы, и книга перестает быть тем, что вот-вот развалится на части.

Дита стремится уйти от омерзительной реальности концлагеря, убившей ее отца. Она знает, что книга — это дверца, что ведет на секретный, полный чудес чердак: открой ее и войди. И мир вокруг тебя изменится.

Мгновение она раздумывает: стоит или не стоит читать эту теряющую страницы, не подходящую, по мнению Хирша, для юных барышень, книжку, на обложке которой видно название: «Похождения бравого солдата Швейка». Но сомнения ее кончаются еще быстрее, чем половник полуденного супа.

В конце концов, кто сказал, что она хочет стать барышней?

В любом случае, ей бы хотелось быть микробиологом или летчицей, а вовсе не куклой, одетой в платьице с воланами и связанные резиночкой гольфы.