Константин Кудиевский - Горькие туманы Атлантики

Окончив маневры и заняв место в колонне, он смог наконец внимательно осмотреться. Внешне ничего не изменилось в конвое. Все так же понуро брели сухогрузы и танкеры, все так же рыскали на окраинах каравана маленькие корабли эскорта. Больше уверенности в удаче придавали, пожалуй, лишь крейсеры, силуэты которых едва виднелись на горизонте. Впрочем, не только крейсеры… Позади остался Ян-Майен, воды вокруг которого считались наиболее опасными для плавания: немецкие лодки почему-то облюбовали этот район для своих массированных атак. Миновал караван и остров Медвежий и шел теперь северо-восточнее его. Еще суток двое пути, и конвой повернет на юго-восток, к советскому берегу. Должно быть, к эскорту и охранению присоединятся советские военные корабли. Конечно, и после этого опасность для транспортов не исчезнет, но в Баренцевом море немцы уже не так безнаказанно смогут нападать на суда. По мере приближения транспортов к берегу наверняка все активнее будет действовать авиация Северного флота. «Двое суток — видимо, именно они окончательно предрешат исход операции. Значит, эти двое суток надобно продержаться во что бы то ни стало…»

— Крейсера все вдруг повернули на вест! — громко доложил сигнальщик, и Лухманов почти машинально вскинул к глазам бинокль.

На фоне северной части неба крейсера теперь хорошо просматривались. Длинные, приземистые, они, казалось, почти невесомо скользили по горизонту на запад, удаляясь от каравана. Лухманов вряд ли опознал бы каждый из них по силуэту, но он видел их раньше в Хвал-фиорде и знал, что это английские «Лондон», на котором держал свой флаг контр-адмирал Гамильтон, и «Норфолк», американские «Уичита» и «Тускалуза». Вместе с ними также легко скользили миноносцы эскадры, такие же вытянутые и зализанные, такие же хищные, — уменьшенные копии крейсеров. Их трубы то и дело выдыхали темные шапки дыма — корабли, по всему видать, форсировали ход.

Рядом наблюдал за ними Савва Иванович, и Лухманов высказал предположение:

— Конвой проскочил Ян-Майен, и немецкие лодки наверняка бросятся за нами в погоню. Видимо, крейсера прикроют нас с запада.

Савва Иванович не ответил. И в этот миг на мостик вбежал задохнувшийся Митчелл. Побагровевший, растерянный, он обессиленно схватился руками за угол рубки, словно боялся рухнуть.

— Что случилось? — шагнул навстречу ему Лухманов. Какое-то время лейтенант все еще глотал воздух, чтобы обрести дыхание, потом, взглянув на капитана с мучительной тоской, с обидой, с непониманием, сбивчиво произнес:

— Корабли охранения… получили приказ оставить конвой… Срочно уходить на запад… На мой вопрос коммодор только выругался — сам не понимает. Боится, германская провокация. Запрашивает адмиралтейство, просит подтвердить приказ.

— Но ведь эскадра уже уходит на запад! — угрюмо заметил Савва Иванович. — Значит, адмирал Гамильтон не сомневается в достоверности приказа?

— Не знаю… Я возвращусь в радиорубку.

— Пойдемте вместе, — предложил Лухманов.

Его встревожила больше растерянность лейтенанта, нежели то обстоятельство, что эскадра уходит на запад. Ведь и раньше крейсера следовали в отдалении, к транспортам они приблизились лишь недавно, когда «Кузбасс» исправлял повреждения в одиночестве. Могли же они опять поменять позицию! Да и предположение, что эскадра прикроет конвой от подводных лодок со стороны Ян-Майена, тоже вполне реально. Почему же так трагично настроен Митчелл? Почему взбешен коммодор? Может, они знают больше, чем он, капитан «Кузбасса»?

Втроем они едва втиснулись в крохотную радиорубку. Здесь было жарко и душно от накаленных ламп, нагретой резины и запаха горелой канифоли. Корабельные звуки почти не проникали сюда, но в трепетных стрелках приборов чудился отголосок всех воплей мира, охваченного войной. Эти стрелки властно приковывали взгляд, будто в их едва уловимых отклонениях можно было разгадать все, что несли в себе бесчисленные радиосообщения на тысячах самых разных частот. А может быть, угадать и свое ближайшее будущее — то будущее, что так встревожило сейчас и коммодора, и Митчелла, и все экипажи — в этом Лухманов не сомневался — бредущих в конвое транспортов.

— Свяжитесь с коммодором, — попросил лейтенант вахтенного радиста.

— Все время на волне, — ответил тот. Потом обернулся к Лухманову и негромко доложил: — Адмиралтейство предупреждает, что в море находится линкор «Тирпиц» с эскадрой.

— «Тирпиц»? — с возбужденным изумлением переспросил Митчелл, и на его лице мелькнуло что-то вроде улыбки, словно лейтенант давно ожидал подобное сообщение и теперь откровенно радовался ему. Эта мимолетная улыбка не прошла мимо взгляда Саввы Ивановича, и помполит, не понимая, чему тут радоваться, вслух поразмыслил с затаенным вызовом:

— Может, адмиралтейство напугалось «Тирпица» и потому отзывает крейсера от конвоя? Так сказать, сохраняет Гранд-флит, а нас оставляет на растерзание немцам?

— Мистер комиссар! — вспылил Митчелл. Но тут же постарался взять себя в руки: — Вы не есть моряк, и вопросы морского оперативного искусства…

— Не моряк, это верно, — спокойно согласился Савва Иванович. — Однако такие вольты, бывает, случаются не только в морском искусстве, а и в моей области… Вот этого, по правде говоря, и боюсь.

Лейтенант не понял намека. Торжествующе взглянув на помполита и Лухманова, он запальчиво и в то же время с достоинством постигшего истину изрек:

— Все понятно: адмирал Гамильтон уходит соединиться с адмиралом Тови. Вместе они обрушатся на германский флот. Это будет новый Ютландский бой, который нам обещал сэр Гамильтон!

«Сколько в нем еще мальчишеского! — подумал снисходительно Лухманов. — Напичкан по горло хваленой историей английского флота, а бои, должно быть, все еще видятся ему такими, какими изображают их в учебниках: без крови, без смертей и увечий, без проклятий и стонов — лишь с победными флагами на стеньгах да с театральными жестами и репликами прославленных адмиралов, которыми потом восхищаются поколения школьников».

Он стал протискиваться к выходу, но радист жестом остановил его. Напряженно вслушиваясь в наушники, радист торопливо заполнял бланк. Затем тревожно промолвил:

— Коммодор дублирует приказ адмиралтейства: ввиду угрозы надводных кораблей транспортам рассредоточиться и следовать в русские порты самостоятельно.

— Что? Как рассредоточиться? — не понял сразу Лухманов. И вдруг вскипел: — Значит, конец конвою? Спасайся, кто может? Нас же поодиночке передушат, как кроликов!

— Наверное, это временно, — неуверенно заметил Митчелл, — после боя транспорты соберут опять…

— На дне морском соберут! — яростно выпалил капитан и, видя, как побледнел молодой офицер, осекся, вытер тыльной стороной ладони повлажневший лоб. — Простите, лейтенант, вы-то, во всяком случае, ни к чему этому не причастны.