Константин Кудиевский - Горькие туманы Атлантики

— Есть!

Мартэн охотно согласился отпустить на «Голд Стэллу» нескольких своих моряков. Попросился было и сам, но Лухманов выразил надежду, что лейтенант заменит Птахова на «Кузбассе» у носового орудия. И Мартэн признал, что это, пожалуй, разумнее, тем более что другой теплоход был вооружен только одним крупнокалиберным пулеметом.

С подобной просьбой сунулся на мостик и Семячкин, но Лухманов наотрез отказал ему, и рулевой понуро спустился по трапу. Не мог же он признаться капитану и помполиту, что попросту хочет с «Кузбасса» сбежать, подальше от тоски, вызванной неосторожным рассуждением Дженн.

Добровольцы, отобранные старпомом, собирались наспех, брали с собою лишь самое необходимое. Птахов помимо легкого чемоданчика прихватил карту, бинокль, собственный свой секстан, «самый выверенный в Северном полушарии», как любил он порой прихвастнуть.

Проводить товарищей высыпали на палубу все свободные от вахты. На мостике Птахов обнял Лухманова, крепко пожал руку Савве Ивановичу, затем не удержался, обнял и того. Уже возле трапа внезапно остановился:

— Да, чуть не забыл… Какой флаг поднимать на «Голд Стэлле»? По международным законам надо бы вроде советский: так сказать, морской приз… С другой стороны, один человек остался — можно ли судно считать покинутым?

— Не будем осложнять отношений с союзниками, — высказался помполит. — Поднимай английский.

— Выходит, для себя мы спасаем лишь груз? А судно придется вернуть владельцам? Хоть страховку-то выплатят нашей стране? Все же валюта, в фонд обороны…

— Главное — дойти до берега. А там и без нас разберутся, что к чему.

«Кузбасс» опять остановился на короткое время. И потом Лухманов продолжал держаться вблизи «Голд Стэллы», выжидая, пока соседний теплоход обретет движение. Там давно уже подняли шлюпку, разошлись по рабочим местам, но с «Кузбасса» любопытные матросские глаза следили за обезлюдевшими палубами, и если на них кто-нибудь появлялся, дружно махали руками и шапками.

Наконец над трубой «Голд Стэллы» вздрогнули первые кольца гари. Вода под ее кормой вспенилась, и теплоход начал медленно разворачиваться носом на север. Лухманов облегченно вздохнул, повеселел:

— Кажется, все в порядке… В старые времена шкипер тут же зажег бы лампаду перед образом Николы-морского. И бил бы поклоны ему до самого Мурманска.

— Никола ведь покровительствует всем морякам без разбора. Значит, и немецким подводникам тоже, — усмехнулся Савва Иванович, настроение которого, как и у капитана, заметно улучшилось. — А святые всегда помогают не тем, кому надо. Так что надежней в рай добираться без их участия — на своем горбу. — Он помолчал, затем с явным удовольствием произнес: — А Птахов молодцом. Если благополучно дойдет до берега — это будет подлинный подвиг.

— Дойдет, — ответил уверенно капитан. — Для тех, кто достиг высоких широт, самое страшное позади. Выгребут к Новой Земле, а в Баренцевом море гитлеровцы разбойничают уже не столь безнаказанно, как в Атлантике.

С мостика «Голд Стэллы» замигали тире и точки сигнального фонаря: «Все в порядке, иду на север, имею ход десять узлов. Меня сопровождать не надо, следуйте своим курсом. Всего хорошего, до встречи в Мурманске. Птахов».

— Поднимите сигнал: «Счастливого плавания!» — приказал сигнальщикам Лухманов и, проследив, как полотнище флага поднялось под самый нок реи, скомандовал в рубку: — Право руля!

С удалявшегося теплохода ответили тоже флажным сигналом:

— Ясно вижу. Вас понял. Спасибо.

«Кузбасс» повернул на северо-восток, на прежний свой курс, чтобы как можно дольше пройти по чистой воде: все-таки двенадцать узлов позволяли ему сократить вероятность встречи с врагом; «Голд Стэлла» последовала на север, прямо во льды. Суда расходились от места недавней встречи, и океан буквально на глазах приобретал опять свою одичалую одинокость. По времени ночь повернула к утру, но вокруг ничего не менялось; ветер и волны, казалось, болтались в замкнутой опрокинутой чаше окоема, от горизонта до горизонта, не решаясь прорваться дальше на юг, в летнюю предрассветную темень, окутавшую планету. Ветер был прикован к близким арктическим льдам, без них он утратил бы и силу свою, и ярость, и потому, не имея больше на ком сорвать злость, обрушивался на теплоход, гудел, подвывал в антеннах и стеньгах, резко хлопал, словно бичом, красным полотнищем корабельного флага. Брызги стали накапливаться на леерах и превращаться в наледь. Поручни трапов обжигали ладони, как снег.

Мачты «Голд Стэллы» постепенно скрылись за горизонтом, и «Кузбасс» в океане снова остался один.

Разноречивые чувства овладевали Лухмановым. Он восторгался поступком старпома, радовался тому, что «Голд Стэлла» ушла далеко на север и часов через семь или восемь, должно быть, войдет во льды. С другой стороны, его угнетала и мучила та легкость, с которой он, капитан, отпустил и Птахова, и других товарищей на покинутый транспорт. Времени для долгих раздумий конечно же не было. Но вдруг случится беда? Алеша — умница, отличный моряк и человек рассудительный, храбрый, в нужную минуту решительный. Однако — война: разве все предусмотришь? И разве все зависит только от Птахова?.. Груз пшеницы в не очень сытое военное время, безусловно, стоит риска, и его, Лухманова, решение формально всегда оправдают. Но оправдает ли он себя сам, случись непредвиденное, горестное?

Он знал, что точно так же корил бы себя, бросив посреди океана совершенно исправное судно, да еще с таким ценным грузом. Нет, с «Голд Стэллой» они поступили правильно: зачем же оставлять такое добро? Да и может статься, что именно «Кузбасс» постигнет худшее, а Птахов минует все опасности и придет невредимым в порт.

— Не казни себя, капитан, — угадал его мысли Савва Иванович. Ох уж этот помполит: нигде от него не спрячешься — ни с чувствами, ни с раздумьями. — Все правильно… На войне полезно понимать порывы людей. И твое доверие прибавило Птахову сил.

Лухманов промолчал: сейчас ему не хотелось обнажать свои чувства. И Савва Иванович, поняв это, перевел разговор на другое:

— Беспокоит меня Синицын: совсем Ермолаич сник. Особенно когда узнал, что наши оставили Севастополь. Сестры там у него, да и сам немало прожил… Уговаривал его отдохнуть — отмахивается. Может, прикажешь ему?

— Так ведь все равно не послушается… — беспомощно признался Лухманов.

— Не послушается, это верно, — вздохнул помполит. — Боюсь, раньше времени надорвется.

И в это мгновение раздался короткий, как выстрел, крик:

— Воздух!

Если бы у Лухманова спросили, он честно признался бы, что к налету вражеской авиации не был готов. Успел уверить себя, что здесь, вблизи льдов, самолеты уже не настигнут «Кузбасс». И вдруг… Это явилось не только неожиданным, но и противоестественным. Может, следовало бы, как и «Голд Стэлле», уходить прямо на север?