Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

Творческая интеллигенция в силу своей природной амбициозности и склонности к нереалистичному фантазированию стала одной из наиболее активных опор проводимых на протяжении пяти лет преобразований в стране, блестяще завершившихся её расчленением. Занятый в те годы собственными внутренними проблемами, семьёй, учёбой, поиском будущего места в этой жизни, Григорий умудрился не заметить, как всё произошло. Даже оказавшись в непосредственной близости от кругов, напрямую причастных к разрушению СССР, он оставался слеп и глух ко всему, что не задевало его личных творческих амбиций. Ни накануне, ни во время, ни после августовских событий 91-го он так и не понял, что происходит. Его заботило, прежде всего, лишь то, что лично он оказался обманут. Когда предновогодней порою всему населению величайшей некогда державы объявили, что отныне её больше не существует, он, уже объявивший себя Шмулевичем, снова испытал чувство личной обиды. Не потому вовсе, что скорбел о стране, а потому, что с её крушением следовало заново строить планы и ставить личные цели в творческой карьере. Это угнетало. Несколько раз с Володей Тумановым он обсуждал тяготившее его. Но тот, ко всему относящийся с высокомерием философа школы, которую сам называл «объективным диалектическим пофигизмом», не мог внести покоя и ясности в Гришину душу. Даже тогда, когда по полочкам разложил перед ним всю цепь его наивных заблуждений и предложил конкретный план действий по отвоёвыванию своей крохотной доли делимого пирога, Берг-Шмулевич не смог воспользоваться рекомендациями друга. Что-то невидимое останавливало его. И он снова то и дело срывался в пьянство, время от времени хватаясь за случайные заработки музыканта в кабаке, оформителя детских праздников, переписчика нот. Он ходил на съёмки массовки в каком-то телефильме. Собирал макулатуру, металлолом и пивные бутылки. Однажды удалось выступить успешным посредником в сделке по обмену жилья и заработать приличные деньги, на которые был куплен вполне сносный «Корг» [62] . И началась игра на свадьбах, в подземных переходах и на площадях всякой популярной музыки в собственных аранжировках. Полгода игры «на шапку» приносили хоть и мизерный, но вполне устойчивый доход, который в силу своей специфики оказался мало подвержен галопирующей инфляции, обрушившейся на обломки страны подобно эпидемии, наседающей на побеждённый в войне народ. Раз во время очередных танцев напротив железнодорожного вокзала к нему подошли четверо крепкого телосложения парней и потребовали сто баксов, либо разобьют ему аппаратуру. На вопрос, за что собственно платить, один из «быков» с ухмылкой бросил:

– За твою же безопасность, жидяра!

– Кто?! – задыхаясь от возмущения, переспросил Гриша.

– Так Шмулевич твоя фамилия, – не глядя в его сторону, нараспев ответил другой и продолжил:

– Жена Настя, сыну шестой год. Если хочешь, будем твоей крышей, и ничего с ними не случится. Больше Гриша на улице не играл. Инструмент запрятал и снова запил. Насте это, в конце концов, надоело, и она предъявила ультиматум: либо он ищет нормальную работу и перестаёт пьянствовать, либо она забирает сына и подаёт на развод. Гриша решил завязать с музыкой, раз она никому в сбрендившей стране не нужна, и податься в коммерцию. У него уже давно появлялась мысль, что можно неплохо развернуться на рекламных услугах. Он вознамерился-таки открыть своё дело. Мизерные деньги на регистрацию фирмы у него нашлись, в составлении требуемых бумаг помог опыт работы в досуговом центре. Так или иначе, к осени с пятого захода документы у него приняли, не пришлось даже приплачивать юристу при районном исполкоме. На радостях Гриша решил вспомнить старое, и ноги сами понесли его к зданию, где он директорствовал год и куда с августовских дней носа не казал. Каково же было его удивление, когда возле до боли знакомого корпуса он наткнулся на своего бывшего заместителя, инструктора обкома комсомола! Рядом шли двое незнакомых Грише людей, которые о чём-то оживлённо беседовали. Один цыганистого вида брюнет с вьющимися волосами, которого Шмулевич про себя окрестил Юристом, а второй плотный молодой человек с волевым лицом и в дорогом малиновом пиджаке. Его короткий указательный палец украшал перстень-печатка с чёрным камнем. Инструктор, завидев бывшего шефа, слегка смутился, но молниеносно оправился и бойко представил Григория, да так, что никто из не знающих подробностей не признал бы в нём комсомольского директора, бесславно вылетевшего со своего кресла накануне путча:

– Знакомьтесь, мой старинный приятель Гриша Шмулевич. Музыкант и коммерсант.

– Марк Наумович Глизер, юрист, – протянул волосатую кисть курчавый, внимательно вглядываясь в Гришино лицо, очевидно пытаясь отыскать в нём черты «шмулевича».

– Дмитрий Локтев, – сухо отрекомендовался второй и, не дожидаясь рукопожатия, переспросил:

– Мы нигде прежде не встречались?

– Возможно, на слётах афганцев года три-четыре тому, – брякнул Григорий, вовсе не собираясь вспоминать ни этих слётов, ни того, где могли пересекаться их с Локтевым пути-дорожки, лишь стараясь замаскировать комсомольское прошлое. Но его ответ заинтересовал Локтева, и он задержал руку Гриши в своей.

– Замечательно! То, что надо! – наконец вымолвил он. – Так ты, братан, афганец? Не знал, не знал… Но почему не появлялся в фонде ветеранов и инвалидов? И вообще… Марик, – обратился он к юристу, – как могло получиться, что в нашем городе есть ветеран, о котором ничего до сих пор не известно?

Инструктор обкома заходил пятнами, переводя глаза с Гриши на Дмитрия и обратно. Шмулевич решил сам прояснить ситуацию:

– Фамилия, которую я назвал, это мой творческий псевдоним. То есть настоящая фамилия другая.

– А! – с облегчением выдохнул Глизер, наконец-то разрешив сложнейший физиономический ребус. – А почему решили взять такой псевдоним? Вам приходилось выступать в Общинном Центре?

На сей раз тень недоумения коснулась лица Локтева, однако он отвёл её столь же стремительно, как она набежала, вновь обратившись к Шмулевичу, попутно отметая и вопрос юриста:

– В сущности, это неважно. Мы всех наших ветеранов должны знать, причём не только по бумагам, но и в лицо. А вот тебя я что-то не припоминаю. Где служил?

– Кабул. Тёплый Стан сначала. Связистом в роте обеспечения, а потом перевели к тропосферщикам.

– На горку? Понимаю… Гм! Тогда, брат, тебе крупно повезло: до сих пор не лыс и печень цела. Фамилия-то настоящая всё же какая?

– Берг. Григорий Берг, – смущаясь, ответил Гриша. Он ожидал, что сейчас разговор развалится, поскольку общаться с капитаном потонувшего судна из проворовавшейся флотилии, да ещё и позорно смещенного со своего поста, решительно незачем. Однако его представление произвело иное действие. Локтев переглянулся с инструктором, улыбнулся чему-то и бодро воскликнул: