Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

– Значит, других мнений нет. Кстати, Костя, а тебе пора бы уже вступать в наши ряды. Просто неприлично после сегодняшней пресс-конференции оставаться беспартийным. Ну, а Толяну, думаю, хватит копаться в идеологических тонкостях. Костя, я хочу поговорить с тобой наедине. Пойдём ко мне в машину, – тоном, не допускающим возражений, повелел Локтев, и, Кийко, кивнув Краевскому, мол, ещё вернусь, пошёл следом за председателем. Чуть поодаль двигались телохранители, которыми с недавних пор Локтев обзавёлся. Они прекрасно знали ближнее окружение охраняемой персоны, вели себя спокойно, позволив Косте идти близ Локтева. Со стороны могло показаться, телохранителем был именно он, на полголовы выше и на полплеча шире самого крупного из охранников. Но выражение глаз не то. В машине разговор пошёл о старом. С тех пор, как исчез капитан Никитин и Кийко чудом избежал непредсказуемых последствий, Локтеву удалось многое выяснить. Он напряг своих информаторов в самых разных структурах – от развалившегося на множество служб КГБ до ГРУ [77] , где имел тайные ото всех, даже от Беллермана, контакты с армейских времен. Полученная информация вырисовывала вполне стройную картину произошедшего, недоставало лишь одного – конкретной фамилии стоявшего за киллером человека. Этой фамилии, естественно, ему дать не могли. Он вполне логично вычислил, что единственным доступным для него человеком, кто может дать ему эту фамилию, был профессор Беллерман. Однако к нему за этим обращаться не хотелось. Безотчётно, но вполне определённо. А, услышав последние реплики Кости «про жидов» в его разговоре с Краевским, Локтев убедился: интуиция не подвела. Может, смышлёный хохол сам назовёт недостающую фамилию, если узнает подоплёку случившегося больше года назад. Как знать, не пересекалась ли с кем деятельность «Памяти»?

В течение получаса Дмитрий в подробностях рассказывал Косте историю убийства капитана Никитина, продолжившую серию кадровых зачисток, прокатившуюся по стране с августа по октябрь 1991-го и подготовившую беловежскую кончину СССР. Костя слушал, не перебивая, и по мере приближения рассказа к концу, делался всё более мрачным. А после обронил одну единственную фразу:

– Хочешь мира – готовься к войне.

– Это ты к чему? – переспросил Локтев.

– Це капитан казав, а я, дурак, не зрозумив. А он имел чуття.

Они помолчали с минуту. Потом Локтев спросил:

– Как думаешь, кто же всё-таки?

– Терпеть не могу жидов! – снова невпопад выдохнул Кийко, и Председателя аж передёрнуло:

– Да иди ты к чёрту со своими жидами! Можешь дело говорить?

– Целебровский, бильше некому. Тильки он зараз в Москве.

Фамилия Целебровского в голову Локтеву приходила. И не раз. Но, имея с ним свои отношения, он менее всего был склонен видеть в этом деле происки Валентина Давыдовича. Скорее уж, Логинова. Но тот, считай, без пяти минут пенсионер, отыгранная карта, сколок советской эпохи, так что его фигурой можно и пренебречь. Приходила в голову даже фамилия Можаева. Но, вычисляя его возможную роль в драме, к которой оказался причастен Костя, Локтев эту фамилию отвёл. Не к лицу сидящему высоко и смотрящему далеко мараться о такие сущие мелочи, да ещё и со смертоубийством! К тому же, на Бориса Васильевича Можаева в видеоматериалах Никитина, из-за которых и разгорелся сыр-бор, ничего нет. Странное дело: за истекший год с небольшим страна пережила такую бурю – с приватизацией, инфляцией, сменой правительств, шахтёрскими забастовками, и злосчастная история с видео-компроматом не стала никому не интересной «исторической ветошью», как однажды обозвал утратившие актуальность новости Краевский. Никто больше из-за неё копий не ломал, словно все причастные к ней сделали друг перед другом вид, что всё прошло и позабылось. Тогда, отсидев на положении «нелегала» в квартире Локтева всего-то трое суток, Кийко благополучно вышел из подполья, и, на удивление, никто им не интересовался. Он спокойно возобновил работу в «Памяти», пока та не была закрыта. Потом так же спокойно поработал в отделе информации фонда, пока тот окончательно не «усох», превратившись в мелкое подразделение мощной НДПР. И сегодня, когда вокруг столько фото– и телекамер, столько «информаторов» и «информированных», никто не проявил к «хохлу» интереса. Один Локтев, что ли, год с гаком вёл расследование «дел давно минувших дней», храня, как зеницу ока, копию кассеты, причину гибели капитана Никитина?

Кийко назвал Целебровского. Значит, о нём ему тоже кое-что известно! Дмитрий выжидательно посмотрел на Константина. Тот некоторое время молчал, уставившись в одну точку. Потом слегка потянулся, задев макушкой потолок салона, и произнёс:

– Гарно у тебе в машине! А представь, колы в «жигули» мени влазить! – и улыбнулся.

– Кончай трепаться! – нетерпеливо перебил Дмитрий. – Кто таков твой Целебровский? Что у него на тебя есть?

– Ничого нэмае. А вин… Ну як тоби казаты, щоб нэ збрехати! Вин також КГБ-шник. Тильки з другого отделу. Мэни про него Никитин не особливо-то рассказывал. Так, кое-що…

– Ну! Ну же!!

– А що «ну»! Ну, такый же жид, як твой Беллерман. Одним миром мазаны. Тильки цэй хрен покруче будэ. В Москву дистався…

Очевидная мысль о том, что Беллерман как представитель конторы тоже может оказаться причастен к убийству капитана, доселе не приходившая в голову председателя, заставила напрячься, он присвистнул и сощурил на Костю полный напряжения взгляд:

– Что ж это? Одной рукой помогает, а другой капканы ставит?

Кийко недоуменно уставился на председателя:

– А с чого ты взяв, що доктор нам помогает?

Локтев ещё более сузил зрачки и прикусил язык. Он понял, что откровенничать с Костей дальше не может. Одно из двух: либо этот наивный великан что дитя малое, и тогда может по глупости наломать дров, либо косит под простачка, и тогда вообще лучше его потихоньку вывести из игры. А стоило ли вообще спасать его тогда?

– Слушай, Константин, – решительно проговорил Локтев, – ты скажи честно, ты что, дурак, что ли? Ничего ещё не понимаешь?

– А що мэни пониматы! Я в политику не лезу. Секретами не торгую. Куда кажут, иду, добываю полезную информацию и публикую. Вот и всё! Що ж я, виноват, что ли, що страну раздербанили, и куда ни плюнь, везде шипит! Я просто по людям бачу: котрый свий, котрый чужак. Вот и всё! Вот ты свий, афганец…

– И как же ты распознаёшь-то, который свой, а который чужой? Вместе водку пить и сало жрать, значит, свой, а коль отказался, так нет?

– Що ты! – махнул рукой Костя, и машина качнулась на рессорах. – Хотя, конечно, за салом и горилкой чоловика краще видно.

– Який же афганец сала не любыть! – передразнивая акцент Кийко, язвительно воскликнул Локтев. – А что, разве среди нашего брата афганца чужих нет?