Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

Локтев, стремясь соответствовать духу и букве времени, заговорил по-ставропольски нараспев, вставляя словечки «судьбоносный, консенсус, социализм с человеческим лицом» к месту и не к месту, но главное, всегда с тем неподражаемым апломбом, что отличает функционера высокой трибуны от простого человека. Всего через полтора года Дмитрий Павлович Локтев, с благословения аж московского партийного начальства, зачем-то запросившего на ознакомление его личное дело, был рекомендован в члены бюро горкома партии. Ещё через полгода на пленуме городского комитета его продвинули в кандидаты в члены бюро обкома. Словом, процесс карьерного роста, как говорил его кумир, пошёл. К моменту последнего продвижения фонд Локтева подмял под себя все разрозненные объединения «афганцев» города и области. После памятной конференции пара организаций посопротивлялась и прекратила существование. С авторитетом Локтева тягаться стало практически некому. Но вот беда: всё чаще со страниц газет и журналов стали проглядывать огорчительные для молодого коммуниста пятнышки на светлом облике родной партии и, что самое неприятное, наиболее одиозными персонами становились её лидеры: сам «Горби», его сподвижники Шеварнадзе и Яковлев, возник чудовищный Ельцин, чьи скандальные выходки затмевали разум моментально и надолго. В парторганизациях пошли разброд и шатания, и дрогнуло сердце молодого партработника и ветерана войны. Остро переживал Локтев показавшийся ему бесславным, политически и военно неподготовленным спешный вывод советских войск из Афганистана, куда, к своим однополчанам все годы он рвался хоть на день.

Внутренние перемены в руководителе отметил врач-психотерапевт и вызвал председателя к себе вечером приёмного дня. Заранее попросил не назначать никаких дел на поздние часы суток, оставив всё время для беседы с ним. Владислав Янович Беллерман, высококлассный специалист, профессор и просто «душка» за три года сотрудничества с фондом стольким помог – кого из пьянства вытащил, кого из петли, кого с иглы снял, – не счесть! Поможет и здесь, чай, не смертельна угроза, а так, вялость чувств. И хотя посещать медучреждения Локтев не любил, а приём профессор вёл в клинике на Берёзовой, он согласился посвятить вечер «душеспасительной» беседе. В кабинет, обставленный, в качестве спонсорской помощи, на средства фонда, Локтев вошёл без стука, по-председательски. Привычка руководить даётся легко, утратить её сложно. Именно с этого начал разговор Владислав Янович, мягко поздоровавшись с председателем за руку.

– Присаживайтесь, дорогой мой, и расслабьтесь. Без чинов и регалий. Условимся, мы играем наоборот. Я понятно говорю?

– Не очень, – мотнул головой Локтев, усаживаясь в мягкое кресло. Глаз машинально отметил неприятную царапину на коричневой кожаной обивке. Неделю назад её не было. Профессор перехватил этот скользнувший по имуществу взгляд хозяина:

– Э-э, нет, Дмитрий Павлович, так не пойдет! Не надо инвентарных проверок! Вы на приёме у врача, на беседе у товарища. Если эти стены давят на вас осознанием своей, так сказать, ответственности, перенесём встречу в другое место. Но боюсь, организовать её нам вторично будет весьма затруднительно. Не так ли?

– Ладно, доктор. Валяйте.

– Экий вы, – усмехнулся Беллерман и повернулся спиной к Локтеву, что-то доставая из шкафчика. Дима отметил, что нынче Владислав Янович меньше сутулится, чем обычно. И это наблюдение отвлекло его от мыслей о царапине на кресле. Доктор словно уловил это и, резко развернувшись к нему с номером «Огонька» в руках, молвил:

– Нынче как-то хорошо дышится. Весна, наконец-то, по-настоящему. Вы согласны, что сегодня стало значительно легче, чем вчера?

Вместо ответа Дима, кивнув на журнал, поинтересовался:

– Зачем это вам? У нас политинформация?

Беллерман улыбнулся, обнажив крепкие ровные зубы:

– Нет. Но, кажется, именно здесь причина ваших хворей.

Дима недовольно хмыкнул и уставился на свои ногти. Беллерман продолжил, слегка надавив на слово «проблемы»:

– Проблема в том, во что мы верим, а что считаем полезным. Какая польза от бытия Божия? Да никакой, разве для попов прибыток. Но миллиарды людей верят. С другой стороны, верить ли в доллар или немецкую марку. В какой-то степени, это важно для биржевого игрока. Но пользоваться тем и другим как системой ценностей в нашем меркантильном мире вполне возможно. Я понятно говорю?

– В общих чертах, да, – кряхтя, ответствовал Локтев, не отрывая глаз от своих ногтей. – Только к чему это?

– Перейдем к делу. Не стану подробно расспрашивать, Дима, о ваших проблемах. Вы сами расскажете, что сочтёте нужным. Изложу то, что сам вижу и думаю. А вы поправите, если что не так. Согласны?

– Договорились, – задумчиво произнес председатель, переводя заинтересованный взгляд на доктора. Тот, пряча глаза в журнале, который зачем-то раскрыл перед собою и листал, точно разыскивал нечто очень важное для себя, скороговоркой продолжил:

– Ваша блистательная карьера, Дима, вовсе не дело случая. Конечно, и ваши таланты сыграли не последнюю роль. Ведь всякий подарок можно благополучно промотать. Вы этого не сделали. Данное вам вы рачительно сберегли и приумножили. Честь вам и хвала. Не зря ставили на вас… в своё время.

Дима недоуменно воздел брови, но переспрашивать не стал. Ему показалось, что Беллерман знает о нём гораздо больше, чем ему положено по его должности и роду занятий, но не испытал ни малейшего испуга, даже наоборот, некоторое облегчение. Продолжение разговора интересовало, он ждал, что дальше скажет этот холёный человек в тонких очках, из-за которых его лицо имеет всегда такое непроницаемое выражение. Партийные игры приучили Локтева не слышать текст, а вслушиваться в то, что между строчек: там настоящее, важное, отчего зачастую не только карьера, но и жизнь зависит. Интонация, выражение глаз, характерные словечки и обороты, паузы между словами и фразами, жесты, предметы в руках, улыбки и рукопожатия, многозначительные намёки и цитаты, заставляющие мозг работать с удвоенной силой, расшифровывая скрытое от непосвящённых послание – вот, что важно, имеет смысл, остальное – так, шелуха, словесное прикрытие. Здесь главное было в пяти последних словах…

– Вас слегка напрягает последняя фраза. Не напрягайтесь. Лучше выслушайте без сердца. – Беллерман переложил журнал из одной руки в другую, с полминуты разглядывал картинку на обложке, потом криво усмехнулся и вперил в Диму острый, как шило, взгляд сквозь свои непрозрачные очки. – Вы ведь сомневаетесь. В верности генеральной линии партии, в искренности партийного лидера, в полезности идущих в стране процессов. Не так ли? – Локтев утвердительно кивнул.