Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

– Почто не зараз? Тильки время убивать! Кота за хвост, – возразил Костя и поискал глазами упомянутого кота. Капитан, перехватывая его взгляд, даже улыбнулся, представив себе, как великан тягает несчастное животное за мягкий пушистый хвост. Но погасил улыбку, примолвив:

– Сейчас нельзя. Сразу обозначишься. Полагаю, наши в Конторе не догадываются, что ты не так прост, как выглядишь. Вот и продолжай держать себя простачком. Пусть для всех ты добрый малый Костя Кийко, любимец женщин и девственник.

Смутившийся великан снова залился краской, но капитан не обращал на это внимания:

– Тихо делай своё дело и жди случая. Он представится тогда, когда Контора перейдёт к активным действиям. То, о чём я тебе сказал в самом начале. Вот увидишь, в стране случится такой бардак, что под шумок можно будет сделать всё, что угодно, никто даже внимания не обратит. А пока не время.

Они помолчали. Каждый – о своём. Костя думал, как странно устроена эта жизнь: ему бы, по его натуре, жить себе домовито со спокойной хозяюшкой-женой, заниматься бытом, ходить на спокойную службу, 5-го и 20-го чинно выпивать дома грамм по 600–700, ездить на рыбалку летом и зимой да растить детишек. Вместо этого сначала судьба засунула его в чёртов Афган, где отслужил он, особо не отличившись, наоборот, пару раз проштрафившись, но за то полной ложкой нахлебавшись всякого дерьма, непременного атрибута всякой войны. Потом оказался втянут в непонятные игры. А начиналось всё так просто! Вместе с другими «афганцами» собирались по всякому поводу, горланили песни, травили байки, устраивали субботники по благоустройству дворов и детских площадок. Незаметно направляющие их благие порывы комсомольские вожаки превратили самодеятельность в организованное движение, привлекли прессу, подкинули деньжат, дали помещение для сходок. Появилась табличка «Фонд ветеранов Афганистана…», а сверху мелко «Обком ВЛКСМ». Замаячили «деловые» в галстуках, определили каждому направление работы. Кого – в подростковые клубы, кого – в кооперативы, бабки заколачивать, кого – на партучебу, готовить, значит, кадры управленцев. Нарисовался Локтев, этакий энергичный, волевой. Ну, а Косте опять выпала ерунда какая-то! Хотел пойти в кооператив работягой! Специальность-то рабочая есть! Ан нет, глядишь ты, уговорил Дима возглавить редакцию военно-патриотического журнала «Память»! Говорил же ему, ну какой, мол, из меня журналист, а тем более, главный редактор? Ни в какую! Упёрся, настаивал, убеждал. Примеры приводил. Мол, профессионалы поистаскались. Пора перетряхнуть сонное царство советской журналистики. А ты, говорил, крепкий, обаятельный и честный парень, настоящий ветеран, будешь великолепной «визиткой» нового издания! Обещал успех, мол, не боги горшки обжигают. Уболтал. И вот болтается Кийко на этом своём журналистском месте, как…

Лениво-сонный бармен протирал за стойкой стаканы. Глядя, на его тщедушную фигуру, великан Кийко вдруг позавидовал пареньку семитской наружности: тупая непыльная работа, твёрдый заработок и полное отсутствие проблем. Ни тебе «перестроек», ни тебе «спецопераций», ни тебе прочей ерунды. Просто житьё-бытьё… Ох, мамочко ридна!..

Подле всякого «первого лица» возникают аккуратные человечки, главной жизненной задачей которых является украшение жизни начальствующей особы видимостью исправной работы. Неистребима жажда подобострастия. И число находящих утешение в исполнении «танца подпевал» равно количеству «запевал». Каждый блюдолиз находит своего шефа, и у каждого босса своевременно появляется свой подхалим. Так есть. И бесполезно с этим воевать.

Эпоха Горбачева началась с игр в демократию, которая, якобы, не предполагает таких «пережитков прошлого», как подхалимаж. Но стоило Генсеку Болтливому выступить на Апрельском пленуме, с коего, собственно, всё и началось, как возникли персонажи, искренне подражающие новому кумиру. Горбачевский трёп разошёлся на цитаты, чиновники всех уровней стремительно подхватили характерные словечки нового коммунистического вождя ставропольского розлива, и понеслась «старая песня о главном». Каждый этаж власти моментально установил присущий лишь ему объём и способ подражания лидеру. На низших уровнях иерархии образ чиновника в каком-то смысле обогащался. «Высший этаж» имел над собой один пример для подражания, этажом ниже их было не меньше двух – Главный и непосредственный. В итоге, «мелочёвка», типа членов бюро райкомов комсомола или партийных секретарей первичек, проявляла чудеса изобретательности, потея над каждым выступлением, ведь в рамках одного «выхода на сцену» нужно успеть услужливо охватить целую галерею портретов.

Последовательность речи строилась по нормам, выполнение коих гарантировало успешное преодоление очередной «контрольной планки» на дистанции карьерного роста. Вводная часть с цитатой из классиков – обязательно! Обозначить наиболее существенные тезисы. Затем так называемая «излагающая часть», где в наиболее выигрышном свете показывали себя, свою команду, увязав свои достижения с «генеральной линией» нынешнего генерального и его команды. Хорошо бы его процитировать, и именно с этого раздела начинается «заигрывание с образом». Только не увлечься, не переусердствовать, не превратить выступление в фарс! Далее полагается заострить внимание аудитории на проблемах. Здесь место лексикону вождей помельче числом не более трёх. Протащить в эту часть выступления тонкий намёк на Генерального значило быть виртуозом, кому предуготовано будущее видного партийного или советского руководителя. Такого привечали опытные технологи, дабы, проведя во власть высокую, накрепко оседлать своего протеже и уже иметь с него дивиденды до скончания его политического, а чаще и жизненного века.

Гораздые до тайн управления людьми, выходцы из недр спецшкол, технологи не мелькают на экранах или в фойе дворцов съездов, не афишируют себя, предпочитая вовсе не выходить на люди. Они «белая кость» команды своего «ответственного лица», и им нет нужды носить собственные лица. Они скрывают их, имея физиономии малоприметные, незапоминающиеся. Иное первое лицо примеряло на себя тогу цезаря, объявляя себя единовластным вершителем судеб, не нуждающимся в советах серых кардиналов своей команды. Но в моменты переломные для себя и для страны призывало тайных спецов, поняв необходимость совета, и зачастую полностью подчинялось их незримой воле. Не так ли и Сталин в страшные первые дни войны внезапно исчез из виду царедворцев, не показывался на люди, а, показавшись, преобразился: собран, стремителен, другой взгляд, даже манера говорить, которую в деталях знали все в державе, другая? Незримые технологи скрытно от глаз людских окружили вождя и слепили его образ в соответствии с новыми нуждами.