Александр Письменный - Фарт

Что мог ответить на это конструктор?

— Испытания покажут, ваше высокопревосходительство, — сказал он.

— Нет, — сказал командующий, — ждать, что покажут испытания, мы не можем. К двадцать пятому числу «Спрут» должен выйти на боевую операцию.

— То есть как, ваше высокопревосходительство? — спросил Клочковский.

Тогда адмирал Эбергард сообщил офицерам, что ради вящей безопасности «Марии» он хочет закупорить Босфор скрытно поставленными минными заграждениями. Операцию эту должен провести «Спрут».

— Но лодка не закончила сдаточных испытаний, — возразил Клочковский.

— Сдаточные испытания закончите при переходе в Севастополь.

— Лодка даже не принята морским ведомством.

— Морское ведомство примет ее при выходе в море.

Клочковский замолчал. Удивленный и взволнованный, он все же не понимал смысла такой спешки. Он спросил:

— Ваше высокопревосходительство, но разве так необходимо участие «Спрута» в обеспечении перехода «Императрицы»? Насколько известно, у турок осложнения в Галлиполи и флот их прикован к Дарданеллам.

— Осложнения в Галлиполи? Да, это так, но подводная угроза остается. Береженого бог бережет, говорит пословица, — ответил адмирал.

«Трусит, — подумал Чупров. — Да, не таким он был в Порт-Артуре».

— Разрешите доложить, ваше высокопревосходительство, — сказал Старовойтов, — в дозоре у Босфора постоянно находится на позиции наша лодка. И в районе пролива курсирует дивизион миноносцев.

— Это мне известно лучше, чем вам, — резко ответил адмирал. — И тем не менее необходимо поставить заграждение. Если вас страшит операция, подайте рапорт об отставке. «Императрицей Марией» я не могу рисковать.

Он откинулся на спинку кресла и обвел офицеров усталыми глазами.

Возмущенно слушал Чупров этот разговор. Он не смел возражать, не смел высказать свое мнение. Его не спрашивали. Достаточно было того, что офицер, старший его в чине, осмеливался спорить с командующим. А спорить было бесполезно. Чупров понимал, что на постройку «Императрицы Марии» затрачено много миллионов, а «Спрут» стоил неизмеримо меньше. Но разве можно из этих соображений рисковать заградителем, по существу опытным судном? Возможная неудача обречет самую идею на провал. Наконец, можно ли рисковать людьми, командой? Подводная угроза — весьма проблематична, так как соображения, высказанные капитаном первого ранга, основательны, а успех операции весьма сомнителен, ибо лодка не закончила испытаний, постановочный механизм недостаточно проверен, команда не обучена. Можно ли посылать заградитель в такую сложную, ответственную и опасную операцию, как минирование Босфора?

И Чупров припомнил многочисленные аварии, случавшиеся при минировании, особый трагизм которых заключался подчас в том, что причины аварий оставались неизвестными.

Его раздумье прервал Старовойтов. Оскорбленный замечанием адмирала о том, что его страшит эта операция, командир «Спрута» некоторое время молчал. Теперь он спросил, считая вопрос исчерпанным:

— Разрешите узнать, ваше высокопревосходительство: где будем принимать мины на борт?

Клочковский оживился.

— Да, да, ваше высокопревосходительство, ведь и мин-то для этой операции у нас нет. Весь запас израсходован, как вам известно, а новых промышленность еще не дала.

Эбергард нахмурился. Исподлобья поглядел он на командира бригады, затем перевел взгляд на начальника оперативного отдела Кетлинского, который сидел за другим столом с картами и бумагами, приготовленными для доклада. В ответ на этот угрюмый, немой взгляд Кетлинский молча наклонил голову. Эбергард понял.

— Для «Спрута» мины найдутся, — вяло проговорил он, глядя на командира бригады, и, смягчая напоследок неприятный разговор, добавил: — Задача трудная, ответственная, но я полагаюсь на вас. Я надеюсь, «Спрут» выполнит ее с честью!

— Есть выполнить с честью, — бесстрастно повторил Клочковский.

— Мины ставить в самом устье пролива в одну линию. Казимир Филиппович, дайте мне карту. — Эбергард взял карту из рук Кетлинского и продолжал: — Вот смотрите, длина заграждения — одна миля. Ясно? — Клочковский и Старовойтов наклонились над столом. — Интервалы между минами — пятнадцать саженей. К месту постановки подойти в погруженном состоянии. Неприятель ничего не должен подозревать. Какое время лучше всего выбрать для постановки?

— В сумерки, я думаю, ваше высокопревосходительство, — ответил Клочковский.

— Хорошо. Определитесь по входному маяку засветло — и в дело. Во время самой постановки перископа не поднимать.

— Есть, ваше высокопревосходительство, перископа во время постановки не поднимать.

Все время Чупров молчал. Теперь он шагнул вперед и четко сказал, вытягиваясь во фрунт:

— Разрешите обратиться, ваше высокопревосходительство.

— Что еще? — скучным голосом спросил Эбергард.

— Прошу разрешить мне следовать с заградителем в поход.

Чупров произнес это с предельной настойчивостью, допустимой в обращении с командующим. Он опасался, что адмирал возразит, желая избежать лишних потерь. Но адмирал и к этому отнесся с безразличием.

— Что же, идите, это будет полезно для дела, — только и сказал он.

— Ваше высокопревосходительство, позвольте заметить, присутствие штабс-капитана совершенно излишне, а в случае неблагоприятного исхода его гибель будет весьма чувствительна для отечественного флота, — сказал Клочковский.

— Оставляю этот вопрос на ваше усмотрение, — заключил Эбергард.

— Разрешите идти? — спросил Клочковский.

— Пожалуйста. Да, между прочим, на переход до Севастополя могу дать эскорт миноносцев, чтобы было не так страшно.

Клочковский бросил быстрый взгляд на Старовойтова.

— Нет, ваше высокопревосходительство, серьезной помощи миноносцы не окажут, наоборот, скорее выдадут присутствие заградителя.

Офицеры вышли. Они молча спустились по парадному трапу в катер, ожидающий внизу, и тогда Чупров сказал:

— Но это немыслимо! Это невозможно!

— Старик малость дрейфит, — коротко определил Старовойтов. — Черт, когда он предположил, что меня страшит операция, я чуть не вскипел.

— Как же она может не страшить, когда лодка совершенно не проверена.

— Будем выполнять, — коротко сказал Клочковский.

— Меня злит это равнодушие. Преступное безразличие к судьбе отечественного флота, — возмущался Чупров.

— Усталый, больной человек, — извиняя адмирала, заметил Клочковский.

— Значит, нужно на покой.

— Эх, батенька! А слава? А почет? А пристрастие к власти? — возразил Клочковский. — Но вам я вот что скажу, Андрей Павлович. Мы — солдаты. Наша участь — плавать и умирать. Риск — это наша профессия. А вам рисковать незачем. Напротив, если с вами случится беда, то погибнет и ваша идея. Эту потерю русскому флоту нелегко будет возместить.