Александр Письменный - Фарт

Бухвостов, сидевший на рундуке в кубрике, подумал в это время с облегчением, что Двибус просчитался. Заградитель вышел в поход так неожиданно, что он ничего не успел предпринять. Это ясно. Может статься, что они переходят в Севастополь, — тогда концы в воду, пускай чертов «Австралиец» попробует их разыскивать! И, подумав об этом, Федор тут же усомнился. А вдруг Двибус знает о походе? Вдруг успел кого-нибудь подыскать? Уж больно ловок этот сукин сын. Выйдешь в море, а какая-то сволочь подбросит карандаш.

«Надо бы сказать кому-нибудь из офицеров о своей тревоге», — подумал Федор, но у него и на этот раз не хватило решимости…

Причал, а за ним заводские строения отходили назад и в сторону. Постепенно открывался город, от края до края заполненный садами, между которыми проглядывали белые дома. Открывались проемы улиц. Из-за песчаной отмели вывернулись пассажирская пристань, легкие зеленоватые и белые павильоны купален, берег с глинистым обрывом, ветвистый дуб с лохматыми, как борода, корнями, обнаженными на краю обрыва.

Заградитель шел по середине реки. По правому борту возвышалась «Императрица Мария». Сигнальные флажки «счастливого плавания» взвились на ее мачтах.

Известие о том, что заградитель идет не на торпедные стрельбы, а на боевую операцию, мгновенно разнеслось по отсекам. Люди знали, что «Спрут» не закончил испытания, и были встревожены. Одно дело — выйти в лиман на торпедное учение, где не грозит опасность со стороны неприятеля, где в случае аварии быстро может быть выслана помощь; другое дело — боевой поход. Как будет лодка вести себя, если разыграется непогода? Выдержит ли ее корпус давление воды, если придется ложиться на дно на большой глубине? До сих пор «Спрут» производил лишь пробные погружения в спокойной и неглубокой воде лимана.

Даже скорость заградителя не была точно установлена. Во время испытаний обнаружился ряд недостатков. Управление и маневренные качества лодки были неудовлетворительные. Процесс погружения оказался таким сложным, что вместо четырех минут он продолжался двадцать. Условия плавания для личного состава были очень тяжелые. В кормовых отсеках от работы двигателей поднималась большая температура, а в носовых при погружении становилось холодно. Вентиляция была несовершенна, отсеки заполнялись газами отработанного керосина. Однажды «Спрут» проводил пятичасовое погружение, и люди едва выдержали; они угорели, так как перед погружением воздух внутри лодки не успел проветриться от газов отработанного керосина. А кто знает, в каких условиях придется действовать, когда лодка попадет в боевую обстановку.

И то, что лодка шла под коммерческим флагом, так как ее не приняло еще морское ведомство, усугубляло беспокойство. В составе команды все были военными моряками. Их глаза привыкли к боевому флагу. Он радовал сердце, внушал бодрость, уверенность, отвагу. Под этим родным флагом не так страшно было и на смерть идти. А тут на флагштоке болталось бело-сине-красное полотнище, которое мало что говорило душе военного моряка.

Правда, вскоре после того, как «Спрут» миновал Спасский канал и вышел на рейд Очакова, к нему подошел катер с представителями морского ведомства, и заградитель был принят в строй действующего флота. Осторожно ворочая руками, словно он боялся оборвать фал, Семен Журик спустил заводской флаг и поднял на флагштоке андреевский, привычный матросскому сердцу. Команда лодки выстроилась на верхней палубе и прокричала «ура».

Это событие на некоторое время успокоило и воодушевило людей. Но когда «Спрут» миновал Тендровскую косу, на зюйд-осте показалось неизвестное судно. Вахтенный начальник объявил боевую тревогу.

— Господи Иисусе! — прошептал Журик, оглядываясь на Бухвостова.

Федор промолчал и пошел на свое место к торпедному аппарату.

Из центрального поста прозвучала команда:

— Приготовиться к погружению!

Судно, из-за которого была поднята тревога, отвернуло в сторону, но не успел командир дать отбой, как на горизонте, левее курса, показался другой корабль. Он шел полным ходом прямо на лодку, и Старовойтов скомандовал погружение. Зашумела вода, врывающаяся в балластные цистерны, по трапу с грохотом спустились вахтенные. Лодка погрузилась.

В наступившей тишине слышался характерный мягкий шум электромоторов. Лодка шла под перископом. В мутный зрачок его била синяя волна. Старовойтов и вахтенный начальник держали рукоятки своих перископов. Снова изготовили к стрельбе торпедные аппараты. Чупров, Клочковский и штурман молча сидели в кают-компании.

Минут через десять стало возможно разглядеть силуэт парохода. За ним прыгали по волнам черные шаланды. Наш угольщик! Старовойтов с облегчением оторвался от окуляра.

— Отбой! — скомандовал он.

Когда всплыли на поверхность, в двигателях замечены были перебои: перегревались упорные подшипники валов. Пришлось три часа болтаться на одном месте, пока мотористы под руководством инженер-механика прочищали маслопроводы и исправляли повреждения.

Затем лодка легла на прежний курс. Не прошло и часа, как опять показался подозрительный дым. Неизвестное судно быстро приближалось, следуя прямо на лодку.

«Спрут» принял балласт в концевые цистерны и погрузился. Через перископ Старовойтов следил за судном, которое все ближе подходило к лодке. Командир приказал уменьшить ход, чтобы след от перископа не выдал присутствие заградителя. Судно приближалось, а Старовойтов не мог его опознать. Он опустил перископ. То же сделал вахтенный начальник.

В наглухо задраенных отсеках лодки послышался шум винтов незнакомого судна. Шум нарастал, резонировал в отсеках и вдруг пропал. Люди, закованные в стальном корпусе заградителя, прислушались. Тишина. Только слышно было, как падают капли, собирающиеся от испарений на краях шпангоутов.

Старовойтов приказал увеличить глубину, чтобы продолжать свой путь под водой. Шумопеленгаторов в то время не существовало, поэтому на неизвестном судне не могли обнаружить присутствие подводной лодки. Люди все же испытывали неприятное ощущение. Враг над самой головой!

Все поглядывали на подволок лодки, точно сквозь обшивку верхней палубы, сквозь толщу воды можно было разглядеть киль противника.

Мичман Глушков и теперь попытался шутить. Поглядев на офицеров, сидевших за столом в кают-компании, он вздохнул с грустным видом и проговорил:

— Все против нас, но мы не дрейфим.

— Помолчите, Верочка, — сказал старший офицер.

— Он не услышит, — весело подмигнул мичман, показывая на подволок.

Шутка не развеселила офицеров. Глушков встал и пошел в жилой отсек.

Но матросы не оживились, как обычно, когда он вошел. Мичман делал вид, что не обращает внимания на их хмурые лица. Он был полон деятельности, как всегда. Глушков прошелся по отсеку, пританцовывая и поглядывая по сторонам, и вдруг, остановившись перед Журиком, резко спросил: