Александр Письменный - Фарт

Чупров сердито повернулся к нему.

— Что же, вы думаете, человек, позволяющий рисковать другим на своей «коробочке», может остаться в стороне? Как вы сами отнеслись бы к такому субъекту?

Клочковский промолчал. Затем он спросил:

— Значит, решили твердо?

— Да, — сказал Чупров.

— Конструктора всегда интересует преимущественно тот корабль, который сломался надвое, — заметил Старовойтов.

— Совершенно верно, — сказал Чупров.

— Что же, пожалуй, вам представится такой случай, — сказал Клочковский и усмехнулся.

Катер описывал широкую дугу. Чупров бросил взгляд на дредноут. Он стоял на воде в сумраке наступающего вечера. Стрелы, на которых держались противоминные сети, щетинились по его бортам, как весла древней галеры, опущенные на воду. Памятуя о порт-артурской катастрофе, адмирал строго следил за тем, чтобы к закату было спущено сетевое заграждение.

Вокруг дредноута в вечернем сумраке сновали миноносцы, быстрые в движении, как мыши. Река была совершенно спокойна. В этом месте из-за близости широкого простора лимана даже течение на реке было неразличимо. Миноносцы раскачивали воду вокруг дредноута и сами качались на волне. Кормы их низко сидели в воде, а волны то открывали красные полосы на их носах ниже ватерлинии, то скрывали. Дредноут был неподвижен.

Катер приближался к берегу. Стало совсем темно. Внезапно из трубы ближнего миноносца выкинуло пламя. На секунду осветились надпалубные постройки, шлюпбалки и во тьме вырисовалась корма «Императрицы Марии», точно отлитая из чугуна. Сердито сверкнули золотые орлы.

Чтобы скрытно произвести переход в Севастополь, командир бригады приказал капитану «Спрута» сообщить экипажу, что заградитель выходит в море на учебные торпедные стрельбы. Десять человек из команды заградителя, назначенные к переезду в Севастополь по железной дороге, неожиданно были задержаны поздно вечером накануне отъезда.

Утром на тележке подвезли к «Спруту» две торпеды. Обмазанные вазелином, они жирно блестели в лучах июльского солнца. Одну за другой их подняли на лебедке и, погашая игру солнечных лучей, опустили через носовой люк в темноту лодки.

— Приступай к своим обязанностям, браток, — подмигивая, сказал Сударышин Федору Бухвостову.

Федор не ответил. Ему было не до шуток. Он пристально оглядывал каждого, кто входил на борт лодки. Он думал о том, что Ефим Двибус вряд ли отказался от своего плана. Его, Федора, завербовать не удалось, но значит ли это, что бывший боцман не сумел подкупить кого-нибудь другого?

Мотористы принимали в лодку масло и керосин для двигателей Кертинга. Петр Гребень и другие электрики промывали на верхней палубе аккумуляторные сепараторы.

Может быть, кто-нибудь из них, из его товарищей, с которыми он ест из одной миски, спит рядом, продался Двибусу? Но кто? Спустившись в носовой отсек к торпедным аппаратам, Бухвостов продолжал думать все о том же.

Погрузка подходила к концу. Электрики выщелочили в содовом растворе и убрали с палубы аккумуляторные сепараторы; мотористы поснимали шланги от баков с горючим; офицеры, наблюдавшие за погрузкой с берега, заняли свои места.

Журик остановился возле Сударышина, который сидел на комингсе носового люка, спустив ноги внутрь лодки.

— Чудно! Идем на учебные стрельбы, а делов — не приведи бог!

— А что, если на учебных стрельбах откажут моторы? Поболтайся тогда, пока пришлют буксир, — буркнул Сударышин в ответ.

Журик подошел к Бухвостову.

— Ох, Хведор!.. Не было б беды.

— Иди, куда шел, — огрызнулся Федор.

На верхней палубе появился Старовойтов.

— Вячеслав Евгеньевич, все готово, — негромко сказал он подошедшему командиру бригады, с которым был Чупров.

— Ну что ж, давайте с богом, — ответил Клочковский. — Вы не раздумали, Андрей Павлович? Есть еще возможность.

Чупров только усмехнулся.

Командиры вышли на мостик, и Старовойтов скомандовал:

— Со швартовых сниматься! — Он повернулся к Чупрову: — Все-таки, господин штабс-капитан, честное слово, вам лучше остаться.

Чупров приложил руку к козырьку и спустился по трапу внутрь лодки. Он прошел в кают-компанию. Все здесь было убрано, чтобы не мешать погрузке: обеденный стол, стулья, плюшевый диванчик, этажерка с граммофоном. Рядом с буфетом на маленьком складном столике штурман раскладывал карты и инструменты. Кожа на его щеках была такая нежная, розовая, словно он еще не начинал бриться.

— Странный народ, ей-богу, — сердитым голосом произнес он. — Мы в море, может, только нос покажем, а мне в штабе всучили весь комплект карт.

— Карты не повредят, — ответил Чупров.

Что он мог еще ответить, если штурмана не познакомили с предстоящим переходом? «Как у нас все нелепо. Переход лодки держится в строгом секрете, а комплект карт не догадались передать ну хотя бы в Очакове. Ведь в Очакове будем останавливаться». И Чупров снова подумал с горечью о бестолковщине, о равнодушии чиновников к судьбам отечества.

— Вечером нагрянем в офицерское собрание, штабс-капитан? — спросил его штурман. — Я малость продулся вчера этому инженер-механику из Петрограда. Нужно взять реванш. Послушайте, господин штабс-капитан, ведь есть же на свете высшая справедливость, как считаете?

— Право, не знаю. Я, пожалуй, не замечал, — ответил Чупров с улыбкой и поймал себя на мысли, что этому ничего не подозревающему юноше с розовыми щеками, быть может, больше не придется бывать в офицерских собраниях и метать банк.

Старовойтов, спустившийся в кают-компанию выпить воды, покачал головой:

— Нет, господин штурман, вечером нагрянуть в офицерское собрание не удастся.

— О-о, — отозвался из центрального поста мичман Глушков, — а я собрался вечерком закатиться в одно местечко. Можно сказать, назначено свидание.

— Верочка, с кем? — закричал из кают-компании штурман.

— Тоже с Верочкой. Только она девушка такая… — Глушков покрутил рукой в воздухе, подчеркивая этим способом восхитительные качества девушки. — Невеста, можно сказать.

— Свидание не состоится, дорогой, — сказал Старовойтов, проходя в центральный пост.

— Поход затянется? — удивился Глушков.

К дверям центрального поста подошел штурман. Теперь и он и Глушков оба озадаченно глядели на капитана. Старовойтов усмехнулся. Он усмехался не часто и, главным образом, в тех случаях, когда другим не было смешно. Усмехнувшись, он опустил веки, отчего их глянцевитая, палевая кожа растянулась и матово заблестела в свете электрического огня.

— Да, не скоро увидитесь с невестой, Верочка, — проговорил он.

— Все против нас, — сказал мичман Глушков, — но мы все-таки не дрейфим.

Он вздохнул, щелчком сдвинул на лоб фуражку и вразвалку пошел в кормовой отсек.